— Нет! — ревёт Кристиан. — Как будто я пошёл бы на такое, — говорит он обороняющимся тоном.
— Ты хотел, — говорит библиотекарь. — Ты повёл себя странно только из-за того, что я похожа на неё, — она бросает взгляд на меня. — Он был чрезвычайно твёрдым, — она смотрит мимо меня на Бэрронса. — Мать честная, — бормочет она. — Ну разве ты не… кем бы ты ни был. Роскошный.
— Вот этого я совсем не хотела знать, — бормочу я. Но я знаю, я однажды видела его сама в кровати короля Невидимых размером со стадион. Я игнорирую её комментарий о Бэрронсе и то, как она на него смотрит. Это заслуженно.
— Какого чёрта здесь происходит? — спрашивает Лор. — Почему это выглядит как Мак?
Библиотекарь ощетинивается.
— Я не «это». У меня есть имя. Лирика. И я выгляжу как Мак, потому что Смерть ненавидит, когда я выгляжу как другая, которую он зовёт Дэни, — она распаляется по ходу своей речи, становясь ещё более сердитой. — И поскольку Смерть — мой новый хозяин, я вынуждена подчиняться ему, потому что, видимо, у меня всегда будет хозяин. Я понятия не имею, почему меня всегда будут заточать, порабощать и гнобить, когда ни с кем другим этого не делают, но вот оно, моё печальное существование, пожалуйста.
— Иногда она выглядит как Дэни, — повторяет Риодан ледяным тоном. — Голая. И она тоже была в твоей постели, — он переводит на Кристиана взгляд, пронзающий не хуже ножей.
— Нет, чёрт возьми, не была. И это не моя вина, — громогласно огрызается Кристиан. — Я разбил бутылку. Разбитие бутылки не равняется ответственности за утечку. Нельзя ожидать, что я буду в состоянии контролировать содержимое каждой чёртовой бутылки на свете.
— Ты ведь разбил и бутылку Кровавой Ведьмы? Сука убила Бэрронса и Риодана, — напоминает Лор.
— Это была Дэни, — раздражённо отвечает Кристиан, — и она её не разбивала, она её откупорила.
— Я же её пометила ярлыком, — с неверием произносит библиотекарь. — С чего бы вам её открывать? Да что с вами не так, люди? Читать не умеете?
Кристиан ощетинивается.
— Дэни открыла её прежде, чем я её вообще увидел. Кроме того, кто, чёрт возьми, лепит ярлыки на донышко? Надо крепить их сбоку.
— Сбоку они заслоняют мне обзор. Кроме того, ты явно даже не помнишь, в какие бутылки налил своё пиво, — раздражённо отвечает библиотекарь. — Я думала, Смерть должен быть гениален. Какие другие унижения я буду вынуждена терпеть, чтобы оставаться на свободе?
Лор начинает хохотать.
Библиотекарь изучает его несколько секунд, затем говорит:
— Смерть не даёт мне секса. Может, это сделаешь ты?
Лор мгновенно перестаёт смеяться.
— Спал я с одной из ваших чокнутых фейри. Не бывать этому, детка.
Библиотекарь фыркает и поворачивается обратно к Кристиану.
Я решаю, что должно быть выжила из ума, потому что меня действительно оскорбляет то, что Лор отверг библиотекаря. Сваливать всех людей в отверженную категорию просто из-за одного неудачного опыта — это совершенно нечестно.
Я дрейфую внутрь себя, открываю свои чувства, деликатно ощупывая Лирику. Что она такое? Откуда она взялась? Почему она в настоящее время разумна, тогда как остальные фейри слетели с катушек?
— Ты никогда не пила из Котла, не так ли?
Она резко разворачивается ко мне.
— Прекрати это!
Интересно. Она чувствует, как я ощупываю её со всех сторон, пытаясь выудить её секреты. Несмотря на все внешние сдерживающие факторы, она могущественна. Я задаюсь вопросом, вдруг её посадили в бутылку по этой самой причине.
Я продолжаю легонько изучать её суть. Необъяснимым образом в моём сознании всплывает Круус. Возможно, потому что я в настоящий момент хочу, чтобы он оказался жив и мог бы либо возглавить фейри, либо научить меня вещам, которых я не знаю.
Её глаза широко раскрываются; она выглядит ошарашенной и выпаливает:
— Ты знаешь моего отца? — затем она зажимает ладонью рот, выглядя потрясённой и ужаснувшейся.
Я прищуриваюсь.
— Круус был твоим отцом?
Она притихает на долгие несколько секунд, сощурившись и словно лихорадочно думая; её выражение сменяется со страха на злость и обратно. Наконец, она рьяно качает головой, словно завершив спор с самой собой и отвечает:
— Он так говорит.
— Говорит, — выразительно подчёркивает Бэрронс.
Настоящее время. Не прошедшее.
— Он выпускал… выпускает тебя? — настаиваю я.
Она опять погружается в хмурое молчание, затем отвечает:
— Мне запрещается о нём говорить.
— Ты только что это сделала.
— Ты застала меня врасплох, и я просто выпалила. Пока ты изучала мой разум, в твоём сознании сформировался образ.
Она подсмотрела образ в сознании Верховной Королевы. Бэрронс бросает на меня предостерегающий взгляд. «Подними свои ментальные барьеры, — беззвучно рычит он. — Немедленно».
Я укрепляю свой разум против неё.
— Когда ты видела его в последний раз? — спрашиваю я.
— Это запре…
— Отвечай на вопрос королевы, и я не засуну тебя обратно в бутылку, — перебивает её Кристиан.
Она притихает, глядя на каждого из нас, затем настороженно парирует:
— Надолго ли?
— За каждый день, в течение которого ты мне подчиняешься, я дарую тебе ещё один день, — говорит Кристиан.
Она несколько долгих секунд смотрит вдаль, затем бормочет:
— Если я ослушаюсь, мой отец сделает со мной куда более ужасные вещи, чем ты. Если он узнает, что я сказала вам, что он породил меня… — она умолкает, шумно сглотнув. — Вы не должны ему говорить.
Мне не нужен детектор лжи Кристиана, чтобы подтвердить, что она боится Крууса, хоть отец он ей, хоть нет. Я награждаю Кристиана жёстким взглядом, и он правильно интерпретирует мой посыл.
— Я встану между тобой и Круусом, если он попытается тебе навредить.
Библиотекарь бросает на него взгляд, её глаза широко раскрываются, а лицо освещается как маленькое солнышко.
— Ты защитишь меня? Не позволишь ему наказать меня?
Я награждаю Кристиана ещё одним выразительным взглядом.
Он тяжело вздыхает и отвечает:
— В пределах моих возможностей, да…
— Твои возможности безграничны! — восклицает библиотекарь.
— …Я буду оберегать тебя и не позволю ни одному мужчине…
— Или женщине, или существу иного рода, — поспешно уточняет она.
— …наказать тебя. Я не позволю никому и ничему навредить тебе. Однако если ты предашь меня или кого-то из моих друзей, я тебе сам наврежу.
— Это формальная клятва, — говорит библиотекарь с благоговением. — Которой обменялись члены королевской элиты.
Кристиан снова вздыхает.
— Да, я знаю.
— Значит, ты теперь мой защитник. Связанный этой клятвой.
От его порывистого вздоха развеваются мои волосы, и он награждает меня сердитым взглядом.
— Да знаю я, проклятье.
Лирика поворачивается ко мне и произносит приглушённым тоном, словно она боится даже произносить эти слова в полный голос.
— Я видела своего отца сегодня.
— Правда? — уточняю я у Кристиана.
Он кивает.
Чтобы быть абсолютно уверенной, что мы поняли друг друга правильно до последнего грёбаного слова, я произношу:
— Ты видела Крууса сегодня. Очень даже живым и во плоти.
Снова раздражаясь (я начинаю думать, что это естественное состояние Лирики), она рявкает:
— Какое слово тебе не понятно?
— Повтори это для меня, — холодно приказываю я.
Закатив глаза, она произносит:
— Я видела Крууса сегодня. Очень даже живым и во плоти.
Часть II
Мы редко достигаем превосходного ясного осознания нашим интеллектом того поворотного момента времени; момента, на который мы можем взглянуть из далёкой точки в будущем и сказать: если бы не А, то не было бы Б.
Например, если бы моя машина не сломалась той ночью, я бы никогда не встретила своего мужа, следовательно, наши трое детей никогда бы не родились. Или если бы я не провалила экзамен по адвокатуре, я никогда бы не воплотила свою мечту стать концертирующим пианистом. Или если бы я не решила, что при таком ПМС ни за что не могу лечь спать, не поев мороженого, и не рванула бы в продуктовый магазин поздно ночью, меня бы не ограбили, не пырнули ножом и не наградили бы ПТСР[27].