Мурашки пробегают по моему затылку; воздух за диваном трещит от мощного заряда.
Затем ладони Бэрронса ложатся на мои плечи, когда он наклоняется через спинку дивана, проводит губами по моему уху и бормочет:
— Ты никогда не будешь просто-Мак. Тебе не нужна магия, чтобы быть королевой. Эта сила — в твоём сердце. Никогда не забывай об этом.
— И вот ты опять суёшь нос в мои заметки, — дразню я, запрокидывая голову с лёгкой улыбкой. — Я думала, ты занят.
Его глаза тёмные, лицо мрачное. Он говорит:
— Я почувствовал твою тревогу.
Через связь нашей метки. Я хмурюсь.
— Бэрронс, почему Круус не показался? Зачем прятаться, зачем оставаться в стороне, если он не делает ничего, что мы бы попытались остановить? И что он делает? Он всегда хотел лишь получить Истинную Магию. По всей справедливости теперь она принадлежит ему. Он мог забрать её в любое время.
— Возможно, его желания изменились.
— Но зачем скрывать своё существование?
— Перестань беспокоиться. Поспи. Тебе нужно восстановить силы. Со временем всё станет ясно. Круус тебе никогда не навредит.
Потому что Бэрронс не позволит ему навредить мне — это не нужно озвучивать. Круус изнасиловал меня. Бэрронс хочет его смерти. Он никогда не допустит, чтобы тот когда-либо тронул меня хоть пальцем.
Затем он уходит, и я перевожу взгляд на страницу, но когда слова начинают расплываться, я понимаю, что вымоталась сильнее, чем осознавала. Бэрронс прав, мне нужно отдохнуть, пока есть возможность. Бог знает, что ждёт впереди, или когда мне вновь представится такой шанс.
Я бросаю блокнот и ручку на журнальный столик, откидываюсь на спинку дивана, укладываю ноги на тот же журнальный столик и позволяю себе на секундочку закрыть глаза.
Мне надо ещё раз попробовать атаковать чары Зимы, и в моей голове слишком много тревожных мыслей, чтобы засну…
Я отключаюсь прежде, чем заканчиваю эту мысль.
Глава 22
Я не крокодил, как тот, что в Дублинском зоопарке[30]
Дэни
С юного возраста я знала, что именно такое ЖИЗНЬ, всегда видевшаяся мне заглавными буквами и пахнущая радужной сладкой ватой, которую мама приносила домой, когда всё ещё было хорошо.
ЖИЗНЬ — это самый изумительный, волнительный, фантастический аттракцион в парке развлечений.
Пусть и с гарантированным летальным исходом.
На этих американских горках ты разобьёшься и сгоришь. Это неизбежно, и тебе не дано знать, как или когда. Рельс может сломаться, и вагон сойдёт с пути, когда ты едва тронулся от ворот. Шторм может налететь посреди безупречно голубого неба и снести всех в твоей секции поезда. А может, ты рождён с дефектным сердцем и с возраста восьми лет являешься тикающей бомбой с часовым механизмом. Или ты последний живой человек в своём вагоне, ты пронизан болью и готов увидеть, что ждёт впереди.
Нет ничего определённого, кроме одного факта.
Смерть придёт.
Моя философия всегда была простой: отлично, чёрт возьми — ещё больше причин прокатиться во весь опор! Выдоить из жизни всё, что можно. Завывать от хохота, орать от страха. Побродить по всем цветам радуги.
Моя философия не изменилась.
Однако моя смертность поменялась.
Благодаря одному ворчливому, эмоциональному, приставучему Адскому Коту, который также является эпичным драконоподобным Охотником, что парит в глубочайших просторах космоса и содержит обширные хранилища мудрости и силы в своём огромном теле, эта поездка на американских горках для меня никогда не закончится.
Я оборотень, который однажды станет полностью бессмертным.
Оборотень, который до сих пор не может оборачиваться, что оскорбляет каждую унцию моего эго, которого и так в избытке.
Я никогда не терплю неудач. Это практически моё второе имя: Дэни Никогда-Не-Терпит-Неудач О'Мэлли. Я лажаю, делаю вещи вроде откупоривания фляжек, которые не стоило откупоривать, но когда я настроилась чего-то добиться, я прихожу к успеху.
Это немыслимо и каким-то раздражающим, разъяряющим способом (я не могу даже мысленно сказать это слово) смиряет.
С самого первого дня я старалась, но никак не могла превратить свои 63 килограмма в массивную тушу Охотника и наоборот.
Я понимаю это на гипотетическом уровне; я видела, как это делается. Я знаю, что это может произойти. Й'рилл показывала мне снова и снова, бесконечно пытаясь словами провести меня через весь процесс, говоря мне найти моё «дыхание огня» или «сердце чешуи».
Я до сих пор на это не способна.
А сейчас мне очень, очень, очень хочется обратиться.
В человеческом обличье, в котором я сейчас и нахожусь, я по-прежнему могу умереть. У меня много причин, чтобы жить: Шаз-ма-таз, Риодан, Мак и Бэрронс, бессмертие, изучение космоса, спасение мира на регулярной основе. Количество времени, которое требуется для достижения полного бессмертия, разнится от Охотника к Охотнику. И вот в чём настоящий подвох: ты даже не знаешь, миновал ли ты тот порог и стал неубиваемым в своём истинном обличье до тех пор, пока ты едва не умрёшь… но в итоге выживешь. Подозреваю, мне придётся почти умереть несколько раз, чтобы убедиться. Один-два раза могут оказаться глюком, чудесным спасением. Три, четыре, десять — и тогда я, может, начну в это верить.
Всё сопровождается чёртовой неопределённостью.
Впервые в жизни мне хочется получить инструкцию-руководство.
Я, Дэни О'Мэлли, хотела бы получить правило — о ужас! Я бы хотела знать чёткое правило в духе: через два года, или через пять лет, или через десять лет я буду полностью бессмертной в обеих формах.
Я хмурюсь. Может, я и не хотела бы это знать, потому что тогда у меня может возникнуть искушение быть поосторожнее в данный период времени, что может всерьёз заморочить мне голову.
Я раздражённо вздыхаю. Жизнь была намного проще, когда мне было нечего терять и не для чего жить, кроме самого кайфа жизни. Затем я начала любить людей и заботиться о всяких штуках, например, выживу я или умру, и мои базовые принципы начали сжиматься и искажаться. Раньше я думала, что взрослая жизнь — отстой. Теперь я в этом убедилась. Я скучаю по тем дням, когда я просто шарахалась, выпятив своё маленькое пузико, мня о себе бог весть что и совершенно не ведая печали.
Да, ну не по всему из тех дней я скучаю. Только по своему настроению.
Учитывая мою текущую ситуацию, до меня доходит, что я могу регрессировать, брать мрачный пример с Иерихона Бэрронса.
Но некоторые вещи меня жёстко провоцируют. Я рыжая. Подверженность триггерам идёт в комплекте с цветом волос. Мы огненный народ. Временами я отношу «подверженность триггерам» в категорию «абсолютно нормальная, великолепная реакция на жизнь». Вовсе не что-то в духе ПТСР.
Тем не менее. Есть одна вещь, которая до сих пор меня провоцирует. Даже после стольких лет.
Я со стоном прислоняюсь к стене, аккуратно разминая ноги. Всё болит. Я столько раз врезалась в периметр, что моё тело превратилось в один сплошной синяк.
Я одинокая. Голая. Без меча. Он остался в Честере. Это заставляет меня чувствовать себя более обнажённой, чем физическая нагота. В зависимости от того, кто меня похитил, нагота может вызвать у противника-мужчины краткий ступор мозга. Я воспользуюсь любым преимуществом.
Как и несколько лет назад, у меня есть только я.