Из сказок и рассказов моего мира маги, ведьмы и прочие были сильны на дистанциях. Сотворяя всякие фаерболы и кидаясь ими из-за спин соратников, они считались грозной силой. Но тут, в условиях узких городских улочек и мостовых, наличие на поясе кинжала подразумевало под собой вступление в ближний бой. Не значило ли это, что от подобных вульгарных нарядов стоило отказаться, отдав предпочтение всё той же кольчуге или кожаным доспехам? Данный вопрос не давал мне покоя, и я обратился к Сигрид.
— Мужчины, что с вас взять, вообще не шарите в воинском искусстве. — Данное заявление было весьма обидным, как по мне, но показывать этого я не стал. — Им, по сути, и не нужна броня. Каждая из уважающих себя ведьм знает заклятие Стальной кожи или ещё какое-нибудь усиление, облегчающее той передвижение. Лишний вес лишь замедлит этих вертких. — Злобно сплюнув, Сигрид осеклась. Кажется, той уже доводилось встречаться с ведьмами в бою, и, судя по недовольному лицу, исход был не самым благополучным. — К тому же, у них есть зачарованные артефакты, зелья всякие, и их личная броня, спрятанная под одеждой.
«Что там можно спрятать под одеждой, бронелифчик, что ли?» — Почесав репу, я вновь задумался. Если методами «омертвления» обычных людей я и владел в совершенстве, то с этими дамами предстояло только-только познакомится.
— Ну а кинжалами пользуются для борьбы против себе подобных, в условиях ближнего боя. Они у них там какие-то волшебные, а какие — хрен его знает. — Тяжело вздохнув, Сигрит с грохотом кинула телегу. — Приехали!
Город, в котором мы проживали, был разделен на три части: первая — район бедняков, вчерашних рабов и приезжих. В нем жили люди второго сорта, вроде нас с семьей. Вторая часть расположилась на противоположном берегу реки, ближе к морю и порту. Земля там принадлежала людям побогаче, там жили местные и цеховые ремесленники, состоявшие в городских гильдиях. Также там обитали стражники и приближенная к местной власти аристократия, следившая со своих резиденций за тем, как в наш портовый городок на краю мира прибывают их немногочисленные торговые суда с рабами и прочей ерундой.
Третьим же, объединявшим всех нас воедино куском суши, был как раз-таки вот этот маленький островок, возведенный одной из прошлых правительниц как единственная в городе зона открытой торговли. Ни одна из двух сторон не имела права на своей территории строить ярмарки или начинать уличную торговлю. Все и вся были обязаны проводить сделки именно на рыночной площади. Звучало неплохо, но по факту из портового района и кораблей, привозивших в наши края всё необходимое к обычному люду, доезжали только остатки. Лучшая древесина, шелка и сталь, вместе с рабами оседали в порту, а к нам же попадали лишь объедки, гнильё, хромые да калеки, что, в свою очередь, делало конкуренцию между цеховыми ремесленниками и нашими фактически невозможной. Единственное, чем мы могли ответить знати — так это производимым количеством товаров и лучшими лошадьми, ведь по факту отрезанные от свободных пространств аристократы были вынуждены покупать жеребцов именно у наших соседей, или, как оказалось, тех самых веселых девчат, кинувших мне полотенце, чьи родители являлись одними из самых богатых и уважаемых людей нашей части города.
Как одни из первоприбывших, разместились мы на одном из лучших, как сказала Сигрид, мест, а именно в центре, неподалеку от эшафота, на котором в городе проводились показательные казни, аукционы рабов и народные собрания, где представители вольного города выносили на всеобщее обозрение раскрывшиеся им проблемы
Проходимость здесь была одной из лучших, а значит, и шанс продать подготовленные матерью заготовки значительно выше. Сначала, выгрузив всё своё добро, а после перевернув телегу, девушки на днище перевернутого транспорта разложили привезенные с собой товары. Лопаты, вилы, топоры, мотыги, молотки, наконечники стрел и прочая дребедень: от неудавшихся вилок до каких-то стальных банок. Здесь было всё, в принципе, как и в шатре наших прямых конкурентов, как на зло, расположившихся всего в метрах двадцати от нас. Настоящая торговая палатка разворачивалась в течении часа, вслед за чем была привезена и выставлена приятная глазу витрина. Женщина, вставшая у прилавка, так же была не из простых трудяг: хорошо одета, приятный голос и милое личико с виду располагали к себе, но вот её снисходительный тон в общении с крестьянами имел противоположный эффект, и при чем сильный.
В ведении местных дел я был, мягко говоря, не очень. Их термины, жаргон для меня были диковинными, как и реакции на те же угрозы или оскорбления. Единственное, чем я мог похвастаться, — так это умение читать эмоции, скрытые желания, всплывавшие на лицах встречных. Это умение оттачивалось мной с первого момента появления в обществе и до последнего. Возможность предугадывать слова и действия оппонента являлись неоспоримым преимуществом, пользуясь которым манипулятор вроде меня мог спокойно раскинуть собственные нити, дергая за которые я мог контролировать обстановку, царившую вокруг.
Учиться чему-то у своих недалёких сестер было бессмысленно. Торговки из них ещё более посредственные, чем я, к тому же, за все годы проживания в этом городе они как-то умудрились не обзавестись постоянными клиентами, связями и верными друзьями, одно это наводила на печальную мысль. Быстро разобравшись с курсом и значимостью местной валюты, в приделах видимости моих сестёр я принялся искать, чем себя развлечь. Подрезать пару мешочков с серебром у мимо сновавших бедолаг я всегда успею, да и к тому же не испытывал я особой любви к столь низкому занятию. Я человек совестный, и редко поступаюсь с собственными принципами, да и к тому же чем обворовывать нищих глупо, не лучше ли позаимствовать у тех, кто побогаче?
К тому же, тут так удачно развернулся конкурент с приличным магазинчиком и опытным работником в лице продавца, хотя и та, увы, оказалась не без изъяна. Суждение о её аристократических корнях оказалось ошибочным, работяга была из прислужников верхних слоев общества. Позабыв место, из которого не так давно выбралась, та позволяла себе слишком много вольностей в отношении граждан ниже её по статусы. Грубость — недопустимая ошибка в общении с людьми, и я просто был обязан проучить зазнавшуюся девчонку.
Так удачно под руку попалась первая отшитая «горе покупательница». Бедолага, пришедшая за наконечниками для стрел, была в мягкой форме послана. С виду крестьянка даже не обиделась, но вот по глазам… Они не лгали — женщина была зла и вместе с тем беспомощна.
— Госпожа охотница, постойте! — Позволив той отойти подальше от лавки конкурентов, с улыбкой на лице окликнул я её, не забыв при этом помахать рукой.
— Госпожа? — Непонимающе повторила за мной женщина, а после, улыбнувшись своей беззубой улыбкой, спросила: — Это Вы мне?
Её усталое, грязное и морщинистое лицо прямым текстом говорило о статусе и умственных способностях. Далёкая от городских хитросплетений простушка, с озлобленным на весь белый свет взглядом — вот, кем она была.
Всё, что знала эта женщина — это такие слова, как: работа, еда, дом, ну и развлечения, оттого и подход к ней нужен был соответствующий. Малоимущие люди подозрительные, к тому же зачастую считают себя умнее других. С ней следовало общаться на уровне, слегка превосходящем её развитие, не юлить и стараться быть максимально прямолинейным, тем самым избавив цель от ощущения скрытой угрозы.