— С трех часов ночи власть в стране перешла к ОПЕН… Дворец Душ Картуша окружен, правительственные войска разоружены…
Это был конец! Еще час-другой — и мятежники ворвутся во дворец! Всем известно, как повстанцы расправляются с правительственными чиновниками…
Значит, отца Нельсона, защиту и опору их небольшой дружной семьи, ждет ужасная смерть…
Но может быть, генерал лжет? И та и другая сторона обожали приукрашивать действительность, до небес превознося собственные победы и преуменьшая таковые у противника. Может, все еще не так страшно и дед Жонас сумеет спасти своего сына?
Однако нельзя сидеть на месте, нужно что-то делать Катя вызвала Нтаму.
Сообщила, что должна уехать, но скоро вернется.
— Идите с Ларой в подвал, сидите тихо. Не выходите ни при каких условиях. Выйдете только, когда я вернусь. Про Нельсона она не сказала ни слова.
Мотор джипа завелся с пол-оборота. Куда ехать? В посольство? Там по горло заняты эвакуацией собственных семей и ничем не смогут ей помочь. До ее семейной трагедии там никому нет никакого дела, своих проблем по горло.
Надо ехать к падре Насименту! — решила она. И правительственные войска, и мятежники всегда с почтением относились к миссионерам. Миссионеры, Церковь — это была единственная нейтральная сторона в затянувшемся конфликте. Падре со своей сестрой Изабеллой с радостью приютят ее и Лару. В их миссии они будут в полной безопасности!
Джип притормозил возле знакомого беленого здания католической миссии.
Окна были распахнуты настежь, жалюзи подняты — и это настораживало. Кто в такую жару открывает окна нараспашку?
— Есть тут кто? — крикнула Катя, осторожно толкнув незапертую дверь.
Тихо, пусто… Валяются пустые бутылки, битая посуда, вещи, лекарства разбросаны на полу — случай небывалый для Изабеллы, которая всегда исповедовала культ чистоты и порядка.
Катя приоткрыла дверь в спальню.
Она шагнула через порог и застыла, не веря своим глазам: на крюке под потолком качались тела падре Насименту и его верной Изабеллы.
Мухи черной шевелящейся массой облепили глаза, ноздри и вывалившиеся изо ртов языки.
Зажимая рот. Катя опрометью бросилась из комнаты. Земля горела у нее под ногами.
— Мамочка! —Заплаканная дочь бросилась на шею. — Я думала, тебя убили!
Она сбивчиво рассказала о том, как они с Нтамой сидели в подвале, на улице стреляли, а потом в дом ворвались вооруженные люди. Они бегали по комнатам, чего-то искали, рылись в шкафах, но потом, ничего не найдя, убрались восвояси.
— А мы закрылись в подвале и сидели тихо-тихо, — сообщила Лара с гордостью. — Я ничего не боялась, правда!
Иного выхода не было — только отъезд. Катя бросилась собирать вещи, но потом махнула на них рукой и принялась звонить в посольство. Она хотела сказать, что согласна лететь.
Телефон посольства не отвечал. В трубке были слышны сухие щелчки и гудение — линия оказалась повреждена.
Бросив в сумку документы и деньги. Катя вновь включила телевизор.
Может, опасная заварушка уже закончилась и все улеглось? Может, правительственные войска уже разгромили повстанцев и уезжать нет необходимости?
Однако на экране все еще царила все та же самодовольная генеральская рожа.
Пора было решаться. Сквозь слезы Катя попрощалась с Нтамой, посадила дочь в машину, вырулила за ворота.
В зеркале заднего вида постепенно удалялся уютный белый особняк, в котором прошли долгие пять лет ее жизни. Возможно, лучшие пять лет…
Она увеличила скорость — надо было как можно быстрее проскочить опасные кварталы, где бродили обезумевшие от мародерства повстанческие войска. 'Если ее схватят, то не простят ей ни белой кожи, ни богатой одежды, ни дорогой машины.
Конец ее будет ужасным. Может, хотя бы ребенка они пожалеют?
Посольство встретило ее наглухо задраенными окнами. Напрасно Катя сигналила перед воротами — все было тихо. Наконец небольшое оконце в глинобитной стене отворилось, и чей-то голос встревоженно произнес:
— Вы хотите привлечь сюда побольше солдат? Что вам нужно?
— Я… Мы приехали на самолет, — запинаясь, произнесла Катя.
— Все уже в аэропорту. Езжайте, может, успеете.
Джип понесся по улицам, не разбирая дороги. Вслед ему слышались возмущенные крики пешеходов, пару раз кто-то выстрелил вдогонку.
Еще издалека виднелся на взлетной полосе знакомый силуэт серебристой «аннушки» с красным флагом на борту — слава Богу, успели!
Бросив автомобиль. Катя с дочерью метнулась к самолету. Черный охранник в берете преградил им дорогу, что-то лопоча и угрожая автоматом. Она оттолкнула его что есть силы и отчаянно бросилась вперед.
«Пусть стреляет в спину, — подумала она на бегу. — Пусть стреляет, мне уже все равно. Может, лучше умереть, чем возвращаться в Союз?»
Но солдат не стал стрелять и опустил автомат.
Катя подбежала к трапу. Посадкой распоряжался второй секретарь Костиков.
— А, это вы! — облизнул он сухие, спекшиеся губы. — Проходите в салон.
Сидячих мест больше нет, располагайтесь на полу.
И, немилосердно потея, он продолжал руководить погрузкой посольских документов в грузовой отсек.
В салоне был ад — спертый воздух, плач детей, стоны больных, истерические причитания женщин. Катя с Ларой еле-еле нашли местечко в проходе.
Теперь можно было немного передохнуть. Здесь они были в относительной безопасности. Они были со своими, они летели в безопасную, мирную Россию, где никто не стрелял, не врывался в дома, не вешал людей на деревьях…
Через несколько минут погрузка закончилась. Захлопнулся бортовой люк, и самолет после короткого разбега взмыл в кобальтовое бездонное небо.
Только тогда Катя вздохнула с облегчением. Впереди ее ждала холодная безразличная Москва.
Глава 14
Борт посадили во Внукове, а не в Шереметьеве, где собралась основная масса встречавших. Самолет приземлился на закате дня, учитывая перелет и разницу во времени.
Еще при подлете к аэропорту пассажиры стали рыться в багаже, выискивая теплые вещи. Катя запоздало вспомнила, что сейчас декабрь, в России, стало быть, зима, а на ней только шорты и рубашка с коротким рукавом, на Ларе — тоненькие туфельки и легкое платьице. И у них нет ничего теплого!
Самолет вздрогнул, прокатился по асфальтовой дорожке, заметенной серебристой пылью, и наконец замер. В иллюминаторе под тяжелым неприветливым небом сколько хватало взгляда расстилалась белая целина с настороженным ежиком коричнево-серого леса у горизонта.
Стюардессы предусмотрительно облачились в синие драповые пальто с крошечными самолетиками в петлицах. Морозный воздух вихрем ворвался в открытый люк.
— Пойдем, Лара. — Катя осторожно тронула сонную дочь.
— Холодно, мам, — поежилась девочка. — Почему так холодно?
— Хоть и холодно, зато не стреляют, — оптимистически заметила их соседка, пожилая женщина из торгпредства. Она достала из сумки шорты и принялась натягивать их для тепла прямо под шелковое струящееся платье.
На трапе ледяной ветер пронизал насквозь дрожащие, избалованные африканским теплом тела.
— Что это, мама? — Лара подняла на ладони пригоршню пушистой сверкающей крупы.
— Это снег, доченька, — объяснила Катя, — Он холодный.
Закрываясь боком от ветра, они побежали к зданию аэропорта. Жидкая кучка встречающих бросилась навстречу пассажирам злополучного рейса из Луанги.
Катя знала, что ее некому встречать.
Перемены, случившиеся со страной за последние пять лет, здесь, в аэропорту, ощущались особенно остро.
— Такси! Такси! — шипели бравые молодчики с красными мордами, позвякивавшие ключами. — Кому такси?
Здание аэропорта было оккупировано кургузыми некрасивыми палатками, полными самого безобразного, самого отвратительного барахла по самым высоким ценам. Было очень много нищих. Стойкий запах мочи витал под высоким потолком аэровокзала, перебиваемый ароматом жареных пирожков.