– Да она вообще не любит оранжевый цвет!
– А я люблю! К тому же Гита не должна выбирать для себя свадебный наряд – это дурная примета!
– Да всем плевать на приметы, Рамеш! Никому давно нет дела до черных кошек, все стригут ногти после заката и не парятся! Это же чушь собачья, старье замшелое.
– Слышишь, как она со мной разговаривает? – вскинулся Рамеш.
– А может, вот этот подойдет? – Гита выхватила из вороха шелков первый попавшийся отрез. – Вроде бы красный, а вроде бы и оранжевый, в зависимости от освещения.
Они оба проигнорировали ее предложение.
Позднее, наедине с Рамешем, Гита спросила:
– Между вами что-то было?
– Это она тебе так сказала?
– Нет! Я просто… Мне не понятно, почему она тебе так не нравится.
– Мне не нравится, как она с тобой разговаривает. Так, как будто ты хуже ее. А ты не хуже, Гита. Без такой подруги, как ты, она была бы никем, полным ничтожеством. И еще у нее хватило наглости заявить, что в оранжевом ты выглядишь уродиной.
– Правда? А мне показалось…
– Правда. Ты что, забыла? Она сказала, что у тебя слишком темная кожа, чтобы носить такой яркий цвет. Меня это дико взбесило.
– Но… Я к такому уже привыкла, у Салони это обычный стиль общения. Да, она прямолинейна и грубовата, но из лучших побуждений.
– Зачем ты ее защищаешь? Она этого не заслуживает, вот и все, что я могу ответить. Друзья должны относиться к тебе по-доброму.
– У нее была тяжелая жизнь.
– А у тебя нет?
– Не настолько, как у нее, Рамеш. Ты же не знаешь ничего. Ты вырос в другой деревне.
Он присвистнул:
– Ну прости, что желаю для тебя только самого лучшего. Прости, что не промолчал в тряпочку, пока тебя абьюзили, а ты покорно это сносила!
– Кто меня абьюзил? – рассмеялась Гита. – Салони? Вот уж нет.
– Если она тебя не избила, это не значит, что в ее действиях не было абьюза! Абьюзить кого-нибудь можно и тем, что ты говоришь, или не говоришь, или… – Он сбился и замолчал.
– Она ничего такого не делала…
– Делала! Из ревности. – Тут Рамеш своевременно потупил взор, приняв смиренный и предельно искренний вид, как будто всем сердцем сожалел о том, что ему сейчас придется сказать Гите, и как будто это его признание никак не могло быть самонадеянным, нахальным и смешным. – Салони тебе завидует. Я видел, как она на меня смотрит, – доверительно сообщил Рамеш. – Она… она в меня по уши втрескалась, Гита.
Разумеется, Гита ему не поверила. Салони полностью принадлежала ей. Они не просто играли в одной команде, они были одним игроком. От этого все их победы удваивались, а поражения делились пополам. И даже независимо от их дружбы нельзя было не признать со всей объективностью, что Салони – писаная красавица. Самые прекрасные кинозвезды умерли бы от страха перед непобедимой конкуренткой, знай они о ее существовании. Или, скажем так: в мире фруктов Гита и Рамеш были бы незатейливыми манго, а Салони – охрененно изысканным спелым «кремовым яблоком», которое еще зовется черимойей.
Гита, однако, не допустила ужасной ошибки – не позволила себе громко фыркнуть от смеха. И пришедшую на ум ироничную поговорку тоже воздержалась произнести вслух. Поговорка была о пригожих девушках, за которыми увиваются неказистые парни: «виноградина в лапе макаки». Вместо всего этого Гита дипломатично и снисходительно сказала Рамешу:
– Салони со мной так не поступила бы.
А сама задумалась, во что превратится ее жизнь, если она в самом начале не погасит эту искру враждебности между ними. Разрываясь между мужем и лучшей подругой, она никогда не будет знать покоя. Чтобы чувствовать себя счастливой, ей нужны оба. Один подарит ей детей, другая поможет их воспитать. Один будет доводить ее до слез, другая – утешать. Поэтому у Салони она тоже спросила чуть позже:
– Между вами что-то было?
– Это он так сказал?
Гита даже не задумалась о причинах их одинаковой реакции. Возможно, из чувства самосохранения. Истина угрожала ее планам на идеальную семейную жизнь, которые родились, когда Рамеш готовил на кухне пападам. В итоге Гита сыграла свою роль до конца и задала подруге тот же вопрос, что и жениху:
– Почему он тебе так не нравится?
– Я не говорила, что он мне… – Эта попытка Салони съехать с темы была такой беспомощной, что Гита даже не стала что-либо добавлять – она просто смотрела на Салони, пока та не продолжила со вздохом: – В общем-то мне до него дела нет, ясно? Но он все время ходит за тобой как привязанный и не дает тебе со мной видеться.