Она медлила с ответом, и улыбка на губах Карема постепенно становилась какой-то нервной и кривоватой.
– Будет весело, – добавил он.
– Весело?..
– Окей, Гитабен, это будет невесело. То есть не будет весело. Короче, это деловая поездка, ничего, кроме бизнеса. Поедешь, а? Выиграешь время и не придется топать по жаре. Даже адарш нари иногда нуждаются в отдыхе.
– Вряд ли меня можно назвать «идеальной женщиной».
Карем покосился в дверной проем – Гита приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы встать на пороге.
– Ты одна? – спросил он и тотчас спохватился – до него дошло, что эти слова, обращенные мужчиной к женщине, независимо от контекста и тона, всегда таят в себе угрозу. Поэтому Карем тотчас неуклюже отступил на шаг назад. – Нет-нет, я ничего такого не имел в виду… Просто хотел узнать – может, к тебе гости пришли, а я тебя тут отвлекаю. Ну, и это объяснило бы твою покупку самогона…
– Я же сказала, что купила для себя.
Карем уставился на нее с недоверием, и на секунду Гите показалось, что он начнет и дальше ее расспрашивать про гостей, но его нахмуренный лоб разгладился.
– Попробовать-то уже успела? – поинтересовался Карем.
– Нет.
– Ладно, потом расскажешь, как она тебе. Если что, тхарру лучше пить охлажденной, конечно. – Он сунул руки в карманы коричневых слаксов. – Поедем в восемь тридцать, поэтому не напивайся так уж.
– Не буду.
– Спокойной ночи, Гитабен.
– И тебе того же.
Утром Гита пришла к магазину Карема – он был ближе к шоссе, чем ее дом. Карем ее уже ждал. Вдвоем они зашагали по мощеной деревенской дороге, и Гита вдруг обнаружила, что молчание ее тяготит больше, чем спутника.
– Не боишься детей одних оставлять? – завела она разговор.
– Они в школе, – отозвался Карем. – Видит Аллах, эти бездельники ничему не учатся, зато за ними там бесплатно присматривают полдня.
– Сколько им сейчас?
– Одиннадцать, девять, шесть и пять… нет, погоди, семь и пять.
Гита могла бы сострить, но ее слишком уж поразило неожиданное открытие, что Карем определенно заботливый отец.
– Ого.
– Ну да, я в курсе – «планирование семьи», «нас двое – их двое» и все такое. Но мы с Саритой очень уж хотели дочку, и у нас получилось только с четвертого раза.
Гита постаралась подсчитать годы в уме.
– Кажется, твоя жена умерла в…
– Пять лет назад это было. Примерно в то время, когда Рамеш…
– Пропал.
– Ну да.
– Тяжело тебе, должно быть, справляться со всем в одиночку.
Карем пожал плечами:
– Да и вдвоем не легче. Брак есть брак.
Цветастый грузовик фирмы «Тата Моторз» обогнал их и остановился чуть впереди. На заляпанном грязью заднем бортике кузова читались буквы «HONK OK PLEASE»[42]. Плоский красный капот его был покрыт желтыми и синими узорами, на кабине и бортах теснились, налезая друг на друга, все цвета радуги. Машина казалась громоздкой, но веселенькой. Поздоровавшись с приятелем-водилой, Карем запрыгнул в кузов, заваленный соломенными брикетами, и сверху протянул руку Гите. Та, гордо отвергнув помощь, подобрала полы сари в кулак и сама взгромоздилась на солому, отстояв тем самым свою независимость, но слегка подрастеряв величие.
Привязанный ближе к кабине буйвол при виде их выразил вялое недовольство мычанием и снова уткнулся в жестяное ведро с травой. Пассажиры уселись друг напротив друга, прислонившись спинами к бортам. Карем уперся ладонями в широко расставленные колени; Гита села, закинув ногу на ногу и сверху пристроив джутовую сумку.
– У тебя там… – Карем коснулся пальцами своих волос.
– Что?
– Соломинка.
– А. – Она ощупала пучок и извлекла травинку.
Они поехали на юг, по деревенской окраине, где в тесных, плотно пристроенных одна к другой лачугах жили далиты. Крытые соломой и тростником халупы были такими низкими, что их полностью скрывали заросли вокруг поселения, лишь некоторые, более высокие, дома из глины и бетона были видны. И еще Гита узнала висельное дерево. «Висельным» его здесь никто не называл, но она в детстве слышала историю, произошедшую в этих краях, и с тех пор всегда о нем так думала.
Однажды ранним утром, задолго до рождения Гиты, две девочки двенадцати и тринадцати лет из низшей касты были найдены повешенными на их собственных дупаттах[43]. Трусы у обеих были спущены до лодыжек. С остывших пальцев капала роса. В деревню понаехали копы и предложили безграмотным родителям сестер подписать заявление о полицейском расследовании изнасилования и убийства. Вместо заявления стражи порядка по чьему-то наущению подсунули им ложное признание в том, что мать с отцом, дескать, уличили дочерей в распутстве и сами их повесили, чтобы сохранить фамильную честь. Сразу после этого их бросили в тюрьму – так, на рассвете, в мгновение ока была уничтожена целая семья.
42