– Так это же, наоборот, хорошо! – удивилась я.
Женя грустно и серьезно посмотрел на меня.
– Но ведь мы же друг у друга всегда будем самыми лучшими друзьями? – спросил он с надеждой.
– Да, конечно. Как может быть по-другому?
Я улыбнулась. Мне хотелось, чтобы Женька тоже улыбнулся, но он оставался серьезным. Даже более того, нахмурился.
– Пообещай, что так будет, – твердо сказал он. – И что ты никогда не найдешь мне замену.
– Обещаю. Саша и Женька – это навсегда.
В тот день эту фразу мы вырезали на клене в мармеладной роще.
Саша и Женька – это навсегда.
После этого Женя успокоился. Как будто вырезанные на коре буквы были чем-то непреложным. И написанное будет существовать, пока живет дерево.
Нам было тринадцать, когда мы впервые сделали вафли самостоятельно. Было это у Женьки, когда мы пришли к нему после уроков. Замешивали тесто, дурачились. Я шутливо намазала тестом Женьке нос. Женька попытался обмазать меня, но я ловко увернулась, и мы стали носиться вокруг стола. Я убегала, а Женька пытался меня поймать.
Наконец он меня поймал и обмазал тестом мои щеки. Затем мы залили тесто в вафельницу. Стали ждать. Были жутко голодные, гипнотизировали вафельницу так, будто от наших взглядов вафли определенно приготовились бы быстрее. На фоне работал телевизор. Там крутили любовное шоу. Мы искоса отвлекались от вафельницы и смотрели в экран.
– Почему все уделяют так много внимания этой сопливой любви, как будто без нее нельзя обойтись? – прогнусавил Женька.
– Почему сразу любовь – сопливая? – обиделась я. – Это прекрасное чувство, и влюбляются все.
– Все ведут себя так, будто любовь важнее всего. Я вот считаю, что дружба важнее. Наша дружба, – поправился он.
– Ты просто никогда не влюблялся, – сказала я. – Когда влюбишься, весь остальной мир исчезнет. Будете только ты и она… И твое сердце сначала сильно-сильно сожмется, затем сильно-сильно забьется, так, будто собирается вырваться из груди и улететь, как птица…
Я забылась, закрыла глаза и ушла из реальности. Затем встрепенулась и открыла глаза. Женька с волнением на меня смотрел.
– Что? – спросила я.
– Я не хочу, чтобы у тебя кто-нибудь появился. И чтобы кто-нибудь вставал между нами.
От этих его слов сердце забилось быстрее.
– Между нами никто не сможет встать, – уверенно сказала я.
Женя подошел ко мне близко. Протянул руку и дотронулся до моих волос. У меня остановилось дыхание.
– У тебя там… тесто, – смущенно оправдался он и в подтверждение своих слов показал мне палец с тестом.
Но затем он не отступил. Остался стоять слишком близко ко мне. А потом потянулся ко мне и поцеловал меня в губы. Это был долгий взрослый поцелуй. Сначала мое сердце сильно-сильно сжалось, затем – сильно-сильно забилось, так, будто собралось вырваться из груди и улететь, как птица… Мне казалось, я стала такой легкой, что оторвалась от пола. Когда нам перестало хватать воздуха, мы наконец отпрянули друг от друга.
Я вопросительно смотрела на Женю, ожидая, что он сейчас объяснит, что это значит.
– Я… Просто… – смутился он. – Не хочу, чтобы кто-то другой забрал у тебя первый поцелуй. Поэтому решил забрать сам.
– А что насчет второго? – хитро спросила я, пытаясь скрыть волнение. – Второй кому-то другому забирать можно?
Женька задумался и нахмурился.
– Нет, второй тоже нельзя.
И он поцеловал меня второй раз. На этот раз мы отпрянули друг от друга, потому что оба почувствовали запах гари. Все сгорело. Женька, чертыхаясь, выключил вафельницу, стал соскребать подгоревшие вафли. Убедившись, что нам не удалось их спасти, мы посмотрели друг на друга и прыснули со смеху. Мы совершенно не расстроились и пообедали остатками вчерашнего ужина, найденного у Женьки в холодильнике. С тех пор, гуляя, мы стали держаться за руки, а еще целовались.
– Никому не позволю забрать твой восемьдесят третий поцелуй, – сказал Женька, когда мы в очередной раз поцеловались. Он считал наши поцелуи и говорил так каждый раз, меняя число.
Мы были счастливыми и влюбленными тринадцатилетними подростками. Но вскоре все изменилось…
Когда мы были в седьмом классе, в школу пришел работать Женин отец, Игорь Валерьевич. Он преподавал историю, и с первого же дня его возненавидела добрая сотня учеников. Отец Жени был из тех учителей, чье лицо в классном альбоме прожигают сигаретой сразу после вручения.
Первый урок у нас он начал без приветствия – зато сразу принялся по очереди выгонять нас к доске. Он спрашивал старый материал и издевался абсолютно над всеми. От него досталось не только тем, кто не мог связать двух слов, но даже зубрилам, цитировавшим учебник и отвечавшим на все вопросы. Он заявлял, что ему не нужны пустые пересказы, а нужно, чтобы мы научились думать и анализировать факты.