Я обняла Женю в ответ. Как я только могла пожалеть, что пришла к нему? Сейчас как никогда ему нужна моя поддержка.
– Я не оставлю тебя, Женька, – ответила я. – Никогда.
Но вскоре нарушила свое обещание.
Женя остался под опекой бабушки. На одну ее пенсию им жилось туго, все накопления ушли на адвокатов. Расходы были такими, что бабушке даже пришлось влезть в кредиты. Мне было ужасно жаль Женю. Ночами я ревела в подушку, а днем пыталась помочь ему любыми способами. Это было сложно, ведь Женя всегда отличался вспыльчивостью, а после трагедии – особенно. Его было легко задеть. Вдобавок Женя закрылся, стал угрюмым. Даже обидчики от него отстали. Однажды, правда, кто-то попытался опять пошутить, но Женя накинулся на шутника и избил его. С тех пор Женю прозвали психопатом и держались от него подальше. Да, его больше не травили. Его просто перестали замечать. Но не я.
Сначала я пыталась помочь деньгами, но Женя был слишком гордым. Видя, что он перестал ходить в столовую, я предлагала платить за него. Он отказывался и даже злился. Тогда я пошла на хитрость: тоже перестала посещать столовую. Вместо этого я теперь брала в школу еду на перекус из дома – фрукты, батончики мюсли, шоколадки, питьевой йогурт. Я говорила Жене, что еду мне собирает мама и всегда кладет больше, чем нужно, и предлагала ему. И только так добивалась того, что он принимал мою помощь.
Я провела огромную работу над тем, чтобы вернуть Женю к жизни, я билась за это несколько месяцев. Я постоянно была с ним, брала его за руку, обнимала. Он вздрагивал от моих прикосновений, казалось, что они ему неприятны. Вырывал руки, отстранялся. Пытался держать между нами дистанцию.
Он уже давно не целовал меня и не говорил, что никому не позволит забрать у меня очередной поцелуй. Но я не отступала, тянулась к нему. Мои объятия и прикосновения были настойчивыми. Я придумывала нам развлечения, составляла планы на выходной. Женя ничего не хотел, но я врывалась к нему домой с улыбкой, весело щебетала, как птичка, рассказыва ла ему о том, что у нас сегодня будет и что отказы не принимаются. Я чувствовала, как надо вести себя с Женей.
Иногда его действительно нужно было встряхнуть, вытащить куда-нибудь. Мы ездили в музеи, на выставки, в парки. Мне приходилось все время тормошить его. Улыбаться и о чем-то болтать, и смотреть на его угрюмую физиономию, и слушать его мрачные односложные ответы. А порой я чувствовала, что ему нужно побыть дома. Тогда я оставалась с ним. В эти моменты мне не нужно было улыбаться и болтать. И я делила с ним тишину. Только изредка спрашивала:
– Хочешь, посмотрим фильм?
– Давай поговорим об этом?
– Как прошла твоя ночь? Снились ли тебе кошмары?
– Может, посмотрим твои семейные фотографии?
И каждый раз, когда Женя поддерживал какую-то мою идею, я принимала это за очередную маленькую победу. Он снова полюбил общение, почувствовал, что жить – это здорово. И однажды он меня поцеловал. Удивительно, но случилось это после того, как мы с ним сходили на кладбище навестить его папу.
Кладбище находилось на окраине города, мы возвращались домой пешком. Слева тянулось поле. Было начало ноября, начались первые заморозки, стояла ясная погода. Мы решили сократить путь через поле. Идти по твердой мерзлой земле было удобно. Морозный воздух, солнце и бескрайние просторы вокруг действовали опьяняюще. И я вдруг потянула Женю за рукав и остановилась. Он остановился вслед за мной и вопросительно на меня посмотрел.
Я сняла свои перчатки, затем медленно взяла его за руку, сняла с нее перчатку, переплела наши пальцы. Женя смотрел на наши руки каким-то новым взглядом. Так, будто забыл, каково это – переплетать пальцы с любимым человеком. То же самое я проделала другой рукой. И вот мы стояли посреди мерзлого поля, смотрели друг на друга. И вдруг в глазах Жени что-то загорелось.
– Рукам не холодно? – тихо спросил он и сильнее сжал пальцы. – Ветер дует.
– Нет. Ведь ты их греешь, – так же тихо ответила я. – А вот лицу очень холодно. Особенно… губам. Им нужно согреться.
Я потянулась к Жене губами, а он ко мне. Мы стояли и целовались целую вечность посреди мерзлого поля, обдуваемого ветром. Мне было так жарко, будто я находилась в пустыне под палящим солнцем. Когда мы оторвались друг от друга, я увидела, что лицо Жени стало другим. Оно раньше будто было покрыто коркой льда, которая наконец оттаяла.
– Чего это ты? – спросил Женя.
– Ничего. Просто решила, что свой пятьсот двадцатый поцелуй я тебе подарю и тебе не придется его у меня забирать.
Он улыбнулся. Крепко прижал меня к себе и поцеловал снова. Что-то сжалось в области солнечного сплетения, а по телу пробежал разряд.