Два огромных зала из резного известняка и серо-голубой гранитный крест в середине святого места, руки Востока и Запада, выровнены с небом, чтобы проследить путь Солнца в день летнего солнцестояния, поэтому-то дневная Звезда и поднимается точно над восточным шпилем; другой зал нацелен на север, где постоянно находится звезда Калпурлагх, или Глаз Льва. В центральной точке, где пересекаются залы, есть свежий, покрытый мхом темный канал из земного чрева, глубоко проникающий в ядро острова. Крыши нет – для чего закрывать небо?
Когда идет дождь, вода омывает каменный пол и впитывается в деревянные скамейки. Она очищает четверть алтаря и заполняет крошечные медные чаши, создавая настоящую музыку всего лишь прикосновением воды к металлу. В солнечные дни тени ласкают живые лозы, выгравированные стихи и знаки на стенах, определяющие времена года и время суток. Весной опускаются облака, чтобы гнездиться вокруг высоких шпилей, вьющиеся, мягкие, влажные и прохладные. Ничто не разделяет небо с землей здесь, в самом сердце Иннис Лира.
Сейчас ночь, и тяжелая луна опрокидывается на восточный шпиль. Еще одно начало, готовое вспыхнуть.
Король одет в тонкие тапочки и расшитый халат. Он стар, хотя и не настолько, чтобы выглядеть развалиной, его волосы спутанные и влажные, а в глазах – горе. Некрашеная туника спадает на колени, почти такие же бледно-серые, как его лицо и длинные пальцы. Этот призрак короля идет прямо к колодцу и прижимает руки к камням, глубоко вдыхая аромат мха, металлический запах крови земли. Дрожь идет по его спине, и он морщится.
«Сейчас», – приказывает Лир, отворачиваясь.
Семь дюжих мужчин выходят вперед с плоским круглым куском гранита. Вырезанный из массивного валуна, который когда-то находился в этом святом колодце, прежде чем вокруг него построили собор. Гранит голубовато мерцает в лунном свете. Слуги неумело ворочают и крутят его, натягивая связывающие его веревки. Они идут медленно, поворачивая гранит к алтарю. Один из слуг рад своей миссии, двое равнодушны, трое слишком волнуются, чтобы быть такими же равнодушными, какими они хотят казаться, а последний каждым граммом сердца желает иметь достаточно сил, чтобы противостоять королю и выразить свое возмущение его неправедностью и нечестивостью.
Люди устанавливают камень. В момент отчаянного колебания последний слуга испуганно смотрит в лицо короля, надеясь на отсрочку, но брови короля сдвинуты, он смотрит на колодец так, будто тот виновен во всем происходящем. Слуга поднимает глаза к небу, лишний раз утешая себя напоминанием, что он ничего не делает без разрешения звезд. И это так же должно быть предначертано судьбой. Должно быть.
Слезы мерцают в ресницах короля, когда гранитная плита опускается, и звук бьющихся друг о друга камней заполняет святилище. С окончательным натяжением канатов колодец закрывается.
Исчезает запах водных корней, как и небольшое эхо, которое король даже и не замечал, пока все было тихо. Король касается камня рукой, лаская его шероховатость, и мрачно улыбается. Пальцами он чертит контур дерева червей – печальное, опасное созвездие.
Это тоже начинается со звездного пророчества.
Но на острове Лира читается так много пророчеств, что лучше сказать – начинается с каждого вздоха.
Лис
В тихой и прохладной роще каштанов, плакучих лип и прямых дубов Аремории Лис опустился на колени на краю неглубокого родника.
Шрамы и свежие царапины портили шикарный загар на его спине, руках и ягодицах. Лис уже снял униформу, оружие и сапоги, сложив их на широкий дубовый корень. Лис, который был также и человеком, облился чистой водой, купаясь и шепча очищающую песню, которая вплелась в журчание родниковой воды. Он набрел на этот источник с первыми рассветными лучами, осчастливленный возможностью находиться в сердце леса, которому всегда мог задавать вопросы.
Налетел ветерок, лизнув его кожу холодным дыханием, и лиственный покров прошелестел: «Добро пожаловать». Лис Бан бодро отвечал на его языке с протяжными гласными, сливаясь в ритме с лесом Аремории. Деревья здесь были более общительными и велеречивыми, чем на скалистом острове, где родился Лис Бан. В Иннис Лире деревья, как правило, твердые и душевные. Их формируют океанские ветры и возможность расти у гор. Не зеленые и сияющие, а серые и синие с холодной коричневой корой, пышным мхом, ползущим по дуплам тонкими листьями и иглами. Они тихо беседовали, раскинувшись низко – дубы и колючие живые изгороди, плетущие слова на ветру, чтобы король их не слышал.