Филипп важно закивал с умиротворенным видом пастыря, чей беспутный прихожанин наконец решил взяться за ум.
- Итак, ты осознала свою вину. Что ж, отрадно... Но раскаиваешься ли ты?
- Раскаиваюсь? - искренне возмутилась Бланка. - Ну, это уж слишком! Может, мне еще стать на колени и попросить прощения?
- Гм... В общем-то, неплохая идея.
Слово "колени" вызвало у Филиппа цепочку тривиальных ассоциаций, побудивших его к активным действиям. Левой рукой он сделал молниеносный выпад вниз с явным намерением задрать ее юбки, но Бланка ни на мгновение не теряла бдительности. Она тут же лягнула его ногой и закатила ему звонкую пощечину - он почувствовал себя на седьмом небе от блаженства.
- Бесстыжий нахал! Похотливый самец! Гнусный извращенец!
С двумя первыми характеристиками Филипп, по-видимому, был согласен; во всяком случае, против них он особо не возражал, чего нельзя было сказать о последней, которая очень огорчила и даже оскорбила его.
- Я извращенец? Да что вы говорите, Бланка?!
- А нет? Как же иначе вас называть после тех ваших советов господину де Шеверни?.. Брр! - Бланку всю передернуло от отвращения; лицо ее запылало. - Бедная Матильда не знала, куда ей и деться от стыда.
Филипп оторопел. Он выпустил Бланку из объятий и, широко распахнув глаза, в молчаливой растерянности глядел на нее, будто не веря своим ушам.
- О Боже!.. - наконец выдавил из себя он. - Бланка! Что ты нашла гнусного, а тем более извращенческого, в моих советах Габриелю? Признаю, они были слишком откровенны, довольно нескромны, и мне, пожалуй, не следовало давать их при Матильде и прочих женщинах. Но из-за этого называть меня гнусным извращенцем... Черти полосатые! - Он схватил Бланку за плечи и быстро заговорил, прожигая ее насквозь пламенным взглядом: - Ты меня убиваешь, детка! До сих пор я полагал, что Нора была уникальна в своем невежестве, на тебя я даже подумать не мог - ведь ты у нас такая умница, такая вдумчивая и рассудительная. Я всегда считал тебя донельзя стеснительной, ужасно скрытной и потайной, но мне и в кошмарном сне не могло привидеться, что ты такая забитая, затурканная... Господи, да что там говорить! Когда мы с Норой... мм... сблизились, ей едва исполнилось тринадцать лет, она была наивной и невинной девчушкой и понятия не имела, что значит быть женщиной. Тебе же скоро семнадцать, ты замужем, у тебя есть любовник - и ты такое несешь! Такой вздор, такую несусветицу!.. Позор твоему мужу - впрочем, если он вправду не спит с тобой, это отчасти его оправдывает. Но Монтини нет никакого оправдания. Позор ему, позор! Он не достоин быть любовником такой хорошенькой-прехорошенькой, такой соблазнительной-искусительной, такой аппетитно-преаппетитненькой принцессочки. Твой Монтини - мужлан неотесанный.
- Филипп!
Он с вожделением облизнулся и нетерпеливо потер руками, точно в предвкушении некоего редчайшего лакомства.
- Обожаю девственниц, - сообщил он. - А ты настоящая девственница. Ты неиспорченная, целомудренная девчонка, чистая душой и помыслами, достойная воспитанница монахинь-кармелиток. - Глаза его засияли каким-то удивительным сочетанием нежности и похоти. - Я научу тебя любви, Бланка, хочешь? Поверь, нет ничего постыдного в тех ласках, которыми мужчина одаряет женщину и наоборот. Какие бы ни были те ласки, главное, чтобы они доставляли им обоим удовольствие не в ущерб их здоровью, а все остальное неважно... Ну, скажи: "хочу", милочка. Одно-единственное слово или просто кивок головы - и со мной ты испытаешь такое наслаждение, какого еще не знала никогда и ни с кем.
- Да вы просто чудовище! - пораженно вскричала Бланка.
- Да, я чудовище, - подтвердил Филипп, притягивая ее к себе. - Я дракон. Р-р-р!
Он попытался ухватить зубами ее носик. Бланка увернулась и наградила его еще одной пощечиной.
- Отпустите меня, вы, пьяная свинюка!
- Я не свинюка, я дракон. Пьяный дракон. А ты знаешь, милочка, что больше всего любят драконы - и пьяные и трезвые? Они просто обожают кушать хорошеньких, вкусненьких девчонок - таких, как ты, например. А поскольку я дракон, голодный и пьяный дракон, то сейчас я тебя съе-е-ем! - последнее слово Филипп прорычал.
Одной рукой он прижал Бланку к себе, а другой принялся расстегивать ее корсаж. Она изворачивалась, извивалась, брыкалась, лягалась, но вырваться из его объятий ей не удавалось.
- Прекратите немедленно! Я буду вас бить.
- Бей, - равнодушно ответил Филипп; он как раз сосредоточил все свое внимание на застежках, которые почему-то не хотели выполнять своей основной функции - расстегиваться.
- Я буду кусаться, - предупредила Бланка.
- Об этом я только и мечтаю, - заверил ее Филипп.
- Негодяй ты! - сказала она и вдруг всхлипнула.
Оставив в покое ее корсаж, Филипп взял Бланку за подбородок и поднял ее лицо к себе. На ее длинных ресницах, словно капли росы, блестели слезы.
- Что с тобой, милая? Почему ты плачешь?
- Вы... Ты насилуешь меня. Ты заставляешь... принуждаешь...
Он провел большим пальцем по ее розовым губам, которые непроизвольно напряглись и задрожали, готовые подчиниться малейшему желанию своей обладательницы.
- А если я не буду принуждать, ты согласишься?
- На что?
- Как это на что? Да все на то же самое - лечь со мной в постельку. Ну, не отказывайся, солнышко, ведь я ТАК тебя хочу. Я никого еще не хотел так, как тебя. Вот как я тебя хочу!
Бланка отрицательно покачала головой:
- Нет, Филипп.
- Но почему, почему? Неужели я не нравлюсь тебе?
Бланка промолчала. Продолжая удерживать ее в объятиях, Филипп свободной рукой погладил сквозь ткань юбок и платья ее бедро, затем пальцами пробежал вдоль стана к груди, пощекотал ее подбородок, шею, за ушком... Бланка глубоко и часто дышала, вся пылая от стыда и сладостного возбуждения.
- Разве я не нравлюсь тебе? - повторил свой вопрос Филипп.
- Нет, почему же, нравишься, - дрожащим голосом, почти умоляюще, ответила Бланка; как-то само собой она перешла на ты, понимая, что в данной ситуации обращение во множественном числе выглядело бы по меньшей мере комично. - Очень даже нравишься.
- Так почему...
- Я люблю другого, Филипп.
- А если бы не любила, согласилась бы?
Бланка смущенно опустила глаза.