Войдя в гостиницу, Володя Сосновский сразу увидел, что она пуста. Это страшное ощущение безжизненности, брошенности нельзя было спутать ни с чем, оно давило сильней, чем чувство самой острой тревоги.
Остановившись в большом пустом вестибюле, он стал осматриваться по сторонам. Электрические лампы на стенах мигали, а когда не мигали, светили совсем тускло. В городе были перебои с напряжением, и вот-вот центральная часть города должна была остаться без электрического света. Где-то в отдалении, в нескольких кварталах от гостиницы, были слышны беспрерывные выстрелы. Но глухая канонада воспринималась теперь привычно. И Володя Сосновский, давным-давно привыкший к звукам выстрелов, больше не вздрагивал от их холодной, металлической бездушности – предвестника смерти.
Под ноги ему попался яркий иллюстрированный литературный журнал. Раскрытый ровно посередине, он трепетал на сквозняке затоптанными страницами – жалкими свидетельствами прошлого, ушедшего навсегда в вечность, где никто не станет больше его читать. Нагнувшись, Володя поднял журнал и сразу же попал на небольшой рассказ Ивана Бунина – драгоценное, тонкое кружево слов, настоящих слов прекрасной литературной изысканности, столь неуместной здесь, в хаосе и разрухе.
В этот момент у лестницы и появились двое шкетов, тащивших сундук. От неожиданности Володя выронил журнал, и он упал вниз, в вечность, чтобы как-то сверхъестественным образом просто раствориться в воздухе.
– Вы чего, пацаны? – Голос Володи предательски дрогнул – он никогда не умел командовать. – Чей сундук?
– Отвали, фраер долбаный, – грубо, по-взрослому, отозвался старший шкет. Он сплюнул сквозь зубы и добавил несколько крепких ругательств, страшно звучащих из его еще детских губ.
Несмотря на свою приобретенную профессию, ругаться Володя Сосновский так до конца и не научился – настолько, чтобы это озвучивать. До сих пор все внутри него обрывалось, с болью переворачивалось при звуках вульгарной, грубой, простонародной речи.
А потому, вынув из-за пояса револьвер, Володя просто молча быстро, показушно щелкнул курком.
Глаза шкетов округлились.
– Так бы, фраер, и сказал, гы… – издав губами неприличный звук, старший мальчишка что-то шепнул своему товарищу, и, бросив сундук, оба кинулись врассыпную, сверкнув босыми пятками в сгустившейся темноте. Скоро их и след простыл.
Неудачно упав на ребро, набок, сундук охнул медными полосками и неожиданно раскрылся с громким треском. В крышке был сломан замок. Из тяжелого нутра тут же посыпались толстые пачки газет… Это было петербургское «Новое русское слово», которое с 1918 года с успехом издавалось в Одессе. Газет было так много, что они всё продолжали сыпаться, погребая под собой две пестрые шелковые шали, которые невесть как оказались в сундуке.
Когда, довершая картину нелепости и разрухи, этот поток иссяк, Володя, запрокинув голову, вдруг расхохотался громко, в голос, словно это стало последней каплей действа, выдержать которое он был не в силах. А может, так и было на самом деле, и эти свидетельства светлого литературного прошлого эпохи, навсегда канувшей в Лету, вызвали у него такую горючую, острую смесь чувств, которые вполне логично закончились истерикой – столь же нелепой, как и старые газеты, как и мальчишки, тащившие сундук в надежде, что он набит ценными вещами, – в гостинице, которую уже успели ограбить до них…
От смеха на глазах Сосновского выступили слезы. И так, продолжая смеяться, с револьвером в руке, он пошел по лестнице вверх, чувствуя себя в невероятном, фантастическом мире. Словно он заблудился и блуждает в поисках выхода, которого в действительности никогда не было и быть не может.
На третьем этаже теплилась жизнь. Были слышны людские голоса, стучали молотки, хлопали двери. В начале коридора Володя нос к носу столкнулся со своим бывшим редактором, который тащил пачку книг, завернутых в старый плед.
– Наконец-то! – обрадовался редактор. – Я уж думал, вы не получили моей записки.
– Получил.
– Отлично! – Редактор решительно затащил Володю в одну из комнат, где принялся запихивать плед с книгами в сундук, и без того уже забитый вещами. В глубине комнаты двое незнакомых мужиков стучали молотками, заколачивая какие-то деревянные ящики.
– Еле справляемся с багажом, – суетился редактор, – пропуски на «Кавказ» действительны на два дня, но на самом деле «Кавказ» уходит сегодня в 9 вечера. Должен был послезавтра, а уходит сегодня. Послезавтра в городе уже будут большевики. Вы не поверите, с каким трудом удалось раздобыть пропуска в канцелярии бывшего губернатора! Весь город словно с ума сошел!