— Из дорогих, — заметила Элпью, опуская ее в карман.
Графиня примерилась взглядом к высокому забору, но передумала.
— Чем это я занимаюсь? Мы ничего не хотим об этом знать, верно, Элпью? Нас это не касается.
— Хоть бы уж он нас отпустил. — Элпью встретилась взглядом с бидлом и резко отвернулась к фонтану. — Пока мы здесь, трудно не думать об убийстве. Я смыла кровь Анны Лукас с рук Ребекки Монтегю.
— А я, должно быть, находилась всего в нескольких ярдах от нее, когда она...
На плечо графини опустилась рука, заставив почтенную даму подпрыгнуть. Это оказался мистер Рич, заговоривший низким приятным голосом:
— Могу я перемолвиться с вами парой слов наедине?
Наклоном головы он дал понять Элпью, чтобы та отошла. Когда она удалилась на приличное расстояние, Рич сделал свое предложение:
— Это происшествие могло бы оказаться полезным для театра. В настоящий момент наши финансы находятся в плачевном состоянии. Я подумал, не могли бы вы...
— Пошуметь? — перебила его графиня. — Боюсь, нет. Мы обе очень заняты.
— Я бы гарантировал вам две гинеи за упоминание... Рич оглянулся через плечо. — Но разумеется, ни слова им. Это будет нашим секретом.
— Вы хотите, чтобы мы написали об убийстве?
— О да. Сборы взлетят. — Рич с энтузиазмом закивал. — Больше никаких танцующих собак и визгливых евнухов. Каждое представление даст полный сбор. И никаких новшеств не потребуется. Тогда посмотрим, как с этим справится «Линкольнз-Инн»!
И тут раздался вопль Элпью. Обернувшись, графиня увидела, что ее компаньонка соскребает с ботинка собачьи экскременты.
Не успел Рич возобновить свою тираду, как в переулок с грохотом въехал экипаж, из него вышел судья.
Когда их отпустили с места преступления, графиня и Элпью в каком-то оцепенении направились домой на Джермен-стрит. Наступил вечер, и, хотя солнце пыталось проглядывать, было холодно. Минуту или две они постояли на улице, озираясь по сторонам, прежде чем подойти к парадному входу.
Едва они переступили порог, как в дверь застучали.
— У нас есть восемнадцать шиллингов, миледи. Пусть забирает. Идите на кухню, а я с ним разберусь.
Элпью открыла дверь. Как она и опасалась, это был пристав.
— Графиня Дельта Луш?
— Нет, — ответила Элпью.
— Она должна нам налог в пользу бедных.
— Сколько?
— Девять фунтов.
— Девять фунтов? — Элпью постаралась не ахнуть. Другие и за год не зарабатывали девяти фунтов. Где им раздобыть такую сумму? — Она переехала. Она здесь больше не живет. — Элпью почувствовала, что ей срочно необходимо сесть. — Девять фунтов, говорите? Что ж, вам лучше поискать ее в... — Ничего не приходило в голову. — В Йорк-Билдингс.
— Где именно? — проворчал пристав. — На Джордж-стрит? На Дьюк-стрит? На Бэкингем-стрит?
— На одной из них, — сказала Элпью. — Точно не помню.
Из кухни донесся звук разбившейся посуды. Пристав отстранил Элпью.
— В Йорк-Билдингс, говорите?
Он прошел на кухню. Элпью прекрасно расслышала весь разговор.
— Графиня Эшби де ла Зуш, я нахожусь здесь для того, чтобы получить с вас сумму в размере девяти фунтов. Если вы не можете внести означенную сумму здесь и сейчас, я вынужден поместить вас под стражу до того момента, как вы сможете это сделать... — Он уже вел ее к входной двери. — Если она вам понадобится, вы найдете ее в Чаринг-Кросс, в доме предварительного заключения.
Застывшая с открытым ртом, с ужасом в глазах, графиня только успела пролепетать:
— Шуми, Элпью! Устрой шумиху про всех для всех! — прежде чем исчезнуть за дверью и оказаться в повозке пристава.
Элпью опустилась на пол в холле и заплакала. Девять фунтов! Как же так получилось? И где ей раздобыть девять фунтов?
Негромкий стук в дверь заставил ее вскочить на ноги. Возможно, произошла ошибка и пристав привел ее госпожу назад.
Но это снова оказалась Ребекка Монтегю. На этот раз одна.
Элпью постаралась взять себя в руки.
— Прошу, входите.
Ребекка села, как можно живописнее расправив юбки.
— Мне нужны ваши услуги.
Элпью кивнула:
— Мы все помним.
— Помните. Да вы вообще хоть что-нибудь знаете? — Ребекка вскочила, подошла к окну и выглянула на улицу. Проехала карета, перед которой бежали два мальчишки-факельщика. — Где ее светлость?
— Ее светлость в настоящее время не принимает. Но могу сообщить, что мы уже упомянули вас в номере «Глашатая» за эту неделю.
Ребекка как будто даже не слушала.
— Вы вдвоем раскрыли то убийство, не так ли? — Она принялась теребить кружева на юбке. — Вы же разоблачили того мужчину-женщину, который всех резал.
Актриса ссылалась на недавний успех компаньонок. Они раскрыли страшный заговор, причем мужчина-преступник переодевался женщиной и убил двух человек.
— Вы должны мне помочь. — Ребекка повернулась к Элпью. — Мне нужно, чтобы вы нашли убийцу Анны Лукас. — Она говорила с прямотой, продиктованной отчаянием.
— Ради вас? — Элпью вгляделась в лицо Ребекки. Та показалась ей искренней. Но разве не это было темой вчерашней лекции? Актер учится контролировать свои страсти и четко выражать их, даже когда не чувствует ничего подобного. — Почему? Вас подозревают?
— Да как ты смеешь! — Ребекка подскочила к Элпью и залепила ей пощечину. — Нет, конечно, меня никто не подозревает. Она была моей дражайшей подругой, все это знали.
— Вы хорошо себя чувствуете? — Элпью заметила, что у актрисы дрожат руки. — Не желаете ли чего-нибудь горячего?
— Да, пожалуйста. — Ребекка опустилась в кресло и закрыла лицо руками. — Я бы с удовольствием выпила чаю.
— Чаю! — возопила Элпью. — Вы что же, мадам, думаете, что у нас денег куры не клюют?
— Простите, — покраснела актриса. — Я не подумала. А горячего поссета?
— Годфри варит отличный посеет. — Элпью крикнула Годфри, чтобы принес напиток. — И щедро сдабривает его хересом.
— Я выдам аванс. — Ребекка возилась с кошельком. — Сколько вы хотите? Я бы хотела нанять вас обеих и при необходимости этого старика, который вам прислуживает.
— Я не работаю на людей, которые считают, что имеют право бить меня, — сказала Элпью.
— Я погорячилась. — Губы Ребекки задрожали, глаза наполнились слезами. — Но меня настолько потряс весь этот ужас, ссора между нами, как раз перед ее смертью, воспоминания о ее крови на моих руках...
Элпью не сводила с Ребекки глаз.
— А вы никого не подозреваете?
— Зачем бы я тогда сюда пришла? — Глаза актрисы снова засверкали.
Проработав в свое время костюмершей, Элпью не питала особой любви к актерам. А что касается Ребекки, к ней она не только почувствовала инстинктивную неприязнь, но и поняла, что побаивается ее.
— Жаль, что я не знаю, кто это сделал. — Ребекка тяжело опустилась в кресло. — Я бы собственными руками их убила, если бы смогла выследить. Но... — Она посмотрела на Элпью. — Ты видишь этих жалких типов, которые каждый день сидят в зале, посылая нам влюбленные взгляды, и тех ненормальных, что ходят за нами по пятам, преподносят подарки, хотят нас коснуться. Можно подумать, мы какие-то божества, а не обычные продажные твари, кривляющиеся на деревянных подмостках и произносящие чужие слова с таким видом, словно мы сами их придумываем! Они думают, что знают нас. Но они и понятия не имеют. — Ребекка снова выпрямилась. — Вам никогда не приходило в голову, насколько нелепо зарабатывать себе на жизнь таким способом?
— Если честно, то задумывалась, — вздохнула Элпью. — Частенько.
— Но это и тяжелый труд, не поймите меня неправильно. Эмоционально опустошающий — ты должна постоянно отдавать всю себя. Работаешь как вол, оплата нищенская, на улицу можно выйти только при полном параде...
Элпью кивнула. Ей и раньше доводилось слышать подобные актерские причитания, и она знала, что лучше посочувствовать, но ни в коем случае не упоминать о тяжком труде, скажем, углекопов или золотарей, которые под покровом ночи чистят нужники Лондона и вывозят навозные кучи.