— Нет, не она... — Девушка резко повернулась к Элпью, сообразив, что чуть не попалась в ловушку. — Никто.
— Ты всегда пьешь из двух бокалов сразу, да?
— Если вы не уберетесь... — Сара распахнула дверь. — Я позову констебля, и вас выдворят.
Спускаясь по лестнице, графиня приложила к губам палец. На улице они посмотрели вверх. Сара выглядывала в окно.
— Не останавливаемся, — сказала графиня.
Сыщицы завернули за угол, подождали немного в маленьком дворике и вернулись.
Они подошли как раз вовремя, чтобы увидеть темную фигуру высокого мужчины, поднимавшегося через две ступеньки.
Женщины переглянулись.
— Кто бы мог подумать? — Элпью посмотрела ему вслед. — Синьор Лампоне!
— Служанки как будто совсем не в его вкусе, — заметила графиня. — Мне всегда казалось, что у итальянцев более изысканный вкус. В конце концов, их страна дала миру Данте и Леонардо да Винчи.
— Ну да, — отозвалась Элпью. — И Лукрецию Борджиа.
В доме Рейкуэлла их сразу провели к хозяину. Он сидел, уставясь в огонь и вертя в руке бокал с бренди.
— А, две пройдохи! Где моя жена?
— Я бы сказала, что вы еще довольно молоды, чтобы жениться, можно сказать, мальчик. — Графиня протянула к огню руки. — Большинство юношей вашего возраста хотят сначала отдать дань увлечениям молодости.
— В связи с чем, милорд, — вступила Элпью, — мы вас предостерегаем.
— И как вам это в голову пришло? — Рейкуэлл повернулся к Элпью, — Вы помогли ей бежать.
— У нас есть причины полагать, что ваша «жена» — убийца, милорд.
Рейкуэлл злобно, исподлобья посмотрел на них.
— Убийца?
Они кивнули.
— Убийца, говорите? — Вскочив с кресла, он схватил обеих женщин. — Тоже мне новость! Мы все считаем Ребекку убийцей Анны Лукас. И я больше других. Потому и сделал ее своей. Ибо женщинам не подобает убивать. И когда она начала вести себя не лучшим образом, я посчитал, что имею полное право прибрать к рукам ее состояние. — Он притянул их так близко, что графиня и Элпью почувствовали его влажное дыхание, отдающее бренди. — Если вы знаете, где она, лучше скажите мне сразу. Думаю, она, ни минуты не колеблясь, прирежет вас обеих, если вы встанете ей поперек дороги, точно так же, как избавилась от миссис Лукас, чтобы та не помешала ее грандиозному финансовому плану.
Элпью и графиня только глазами хлопали под столь суровым натиском. Рейкуэлл отпустил их.
— Вижу, вы ничего не знаете. Убирайтесь!
Не успела за женщинами закрыться дверь, как они услышали звук разбившегося об нее бокала.
Во Флитской тюрьме им довольно скоро удалось вызвать мистера Верниша к зарешеченному окошку. Мимо прошел мальчишка-факельщик, и в мечущемся пламени его факела графиня сразу же увидела затаившийся в глазах Верниша ужас.
— Я этого не делал. Правда, мадам. Я не убивал Анну Лукас.
Против обыкновения заключенных у решетки толпилось немного, но бурлящая масса узников, пытавшихся хоть одним глазком взглянуть на свободный мир, толкала Верниша и заглушала его слова своим гомоном.
— Я знаю. Однако нам надо, чтобы вы снова вспомнили прошедшие события. — Графиня приблизила лицо к решетке. Смеркалось, а луна скрывалась за облаками. — Отыщите в тюрьме какой-нибудь темный угол и постарайтесь восстановить в памяти тот вечер, секунда за секундой. Картинка за картинкой. Мы с Элпью скоро вернемся, и вы расскажете, что вам удалось вспомнить.
— Меня повесят за это убийство. — Он стиснул железные прутья решетки и прижал к ним лицо, чтобы прошептать: — Повесят за несколько нечестно заработанных гиней!
— Что это за гинеи? — Графиня задумалась. Торговлю имбирными коврижками вряд ли можно было отнести к незаконному труду.
— За сколько? — Элпью протиснулась достаточно близко, чтобы ощутить исходившую из недр тюрьмы горькую вонь, которая на улице смешивалась с прохладным ночным воздухом.
— Не за столько, чтобы умереть.
Внезапное движение среди заключенных переместило Верниша вдоль решетки, и его лицо уткнулось в черную от грязи боковую стену.
— Приведите ее сюда.
— Кого? — Элпью поняла, что сейчас услышит.
— Вы знаете кого... — Валентин Верниш протянул сквозь решетку руку и схватил графиню за локоть. — Бекки! Смуглую Бек! Она должна признаться. Приведите ее ко мне. Расскажите ей о моем положении. Теперь только она может мне помочь...
Человеческое море опять взволновалось, и лицо отчаявшегося Верниша исчезло в толпе.
— Подумать только, хладнокровная убийца жила с нами под одной крышей.
— Сказать по правде, миледи, мы же все время ее боялись.
— Да. Кроме Годфри, который, по-моему, в нее влюбился.
Они свернули на Джермен-стрит и расплатились с мальчиком, которого наняли проводить их с факелом до дома.
— Мы должны потратиться на хороший, солидный фонарь, Элпью. — Графиня поежилась, идя по холлу. — Эти факельщики разорят нас своими ценами.
— Беда в том, что, куда бы вы ни отправлялись днем, вам придется брать с собой эту пыльную штуковину, — заметила Элпью, открывая дверь в кухню. — Надеюсь, Годфри ждет нас с дымящимся горячим ужином.
Годфри сидел за пустым столом, скалясь на них своими новыми сверкающими зубами.
— Годфри? — позвала Элпью, оглядывая котелки над огнем, словно знак возвращения Ребекки.
— Что теперь на тебя нашло? — Графиня уселась напротив старика. — Ты неспроста надел эти зубы.
Годфри издал странный булькающий звук. В руке он сжимал клочок бумаги.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — Графиня потянулась к записке, но Годфри отдернул руку. — Выкладывай, приятель, — приказала она.
Элпью, стоя у очага, заглядывала в пустые котелки.
Годфри издал новый звук, на этот раз похожий на слабый стон. Наконец он вытащил изо рта зубы, забрызгав стол нитками слюны.
— Чума на них. — Он бережно положил фальшивые челюсти на колени. — С ними во рту ничего толком не скажешь.
— Ну? — прикрикнула графиня. — У меня судороги начинаются, Годфри, когда ты сразу не говоришь, в чем дело.
— Она хочет меня видеть.
— Кто?
— Ребекка.
— Ребекка! — Элпью уронила крышку, и та с грохотом покатилась по кухонному полу и остановилась, наткнувшись на дверь буфетной.
— Ребекка была здесь?
Годфри кивнул:
— Она просунула записку под дверь.
— Дай мне посмотреть. — Графиня протянула маленькую пухлую ручку. Годфри подал записку через забрызганный слюной стол. Графиня прочла вслух: — «В десять часов. Пруд Розамунды. Р.».
Элпью ахнула:
— Пруд Розамунды!..
— Элпью, ты становишься похожа на помесь нового механизма в водопроводе и актера, повторяющего свою роль. Постарайся сохранить хоть немного достоинства в трудных обстоятельствах. — Графиня внимательно посмотрела на Годфри. — Здесь нет подписи. Откуда ты знаешь, что это от нее?
— Была еще одна записка.
Элпью разинула рот.
— Еще одна записка?
— Элпью! — Снова повернувшись к Годфри, графиня заговорила мягко, словно с умственно отсталым ребенком: — Когда принесли вторую записку?
— О... — Он устало взмахнул рукой. — Несколько дней назад. Я поднял ее и прочитал, но Сара вырвала ее у меня и сказала, что это ей.
— И что там говорилось?
— Что надо отложить это до послезавтра.
— Что отложить?
— Откуда я знаю? Писали Саре, а она не любит разговаривать.
— А откуда ты знаешь, что это почерк Ребекки?
— Потому что так сказала Сара.
Графиня еще раз обратилась к записке. Почерк был элегантный, явно принадлежавший образованному и грамотному человеку. «В десять часов. Пруд Розамунды. Р.».Она перегнулась через стол.
— И последнее, Годфри, откуда ты знаешь, что эта записка предназначалась тебе?
Годфри заерзал на стуле и скорчил гримасу. Графиня описала бы ее как выражение лица человека, страдающего сильным несварением, но Элпью сразу же узнала Страсть, называемую Простой Любовью — лоб гладкий, брови слегка подняты и сдвинуты в одну сторону, глаза искрятся и заведены к небу, на щеках играет мягкий румянец. Рот Годфри был слегка приоткрыт, а старческие губы чуть увлажнены.