— Почему вы так хорошо это запомнили?
— Мне показалось странным, что этот юноша вдруг сделался таким набожным, чего раньше за ним не водилось. Но мой товарищ, йомен Партридж, объяснил, что в тот вечер Рейкуэллом овладела суеверная убежденность, будто если он посетит службу, то суд закончится благополучно. Так и получилось. Я готов был поклясться, что его приговорят за убийство. Но нет! Как и раньше, их светлости посчитали возможным оправдать его.
— Почему, по-вашему, это произошло?
— Кто знает? Похоже, у него был очень хороший адвокат.
— Почему вы так думаете?
— О, он трудился день и ночь, чтобы услужить его светлости. Приходил сюда даже после полуночи накануне суда с бумагами и шкатулками.
— А зачем?
— Наверное, какое-то последнее прошение. Смягчающие обстоятельства. Я помню, слышал, как дежуривший со мной тюремный надзиратель отодвинул внизу засов, впустил адвоката и тот поднялся по этой лестнице.
— Он долго там пробыл?
— Всего несколько минут. Помню, мне стало жаль его. Я представил, как он тащится по городу среди ночи ради этого негодяя Рейкуэлла. Да еще в такой холод. Этот бедолага завернулся в длинный плащ, обмотался шарфом, а шляпу надвинул на глаза. И громкие голоса я слышал. Рейкуэлл орал, что это недостаточно хорошо и тому подобное. Я бы сказал ему, куда это засунуть.
— Вы не проводите меня в часовню?
Часовня Святого Петра в оковах стояла сразу за эшафотом.
— Здесь отлетело немало знаменитых голов, — заметил йомен Джонс, возвращаясь к заученному повествованию. — Леди Джейн Грей, Эссекс, Анна Болейн, Катрин Ховард. В этих стенах было осуществлено всего семь казней. Все довольно неприятные для тех монархов, по чьему приказу они выполнялись.
— А кто же остальные?
— Маргарет Поул, семидесятилетняя леди, которой боялся Генрих Восьмой, придворная дама Катрин Ховард и лорд Гастингс за заговор против Ричарда Третьего. Полный список тех, кто здесь похоронен, поражает воображение: Томас Мор, епископ Фишер... — Хотя в часовне было пусто, йомен понизил голос, когда они поднялись на паперть. — Герцог Монмутский и надзиратель за кровавой расправой над ним и его сподвижниками, судья Джеффрис ...хотя его семья несколько лет назад забрала тело. — Он открыл тяжелую дверь, ведущую непосредственно в часовню. — Только когда герцог Монмутский лишился головы, сообразили, что с него никогда не писали портретов, поэтому голову быстренько пришили на место и привели портретиста. Оттого-то на картине у него такое бледное лицо.
Графиня посмотрела в сторону алтаря. Все так, как она и ожидала. Массивная деревянная запрестольная перегородка не пускала свет в алтарь, по обе стороны от прохода тянулись громоздкие ряды-кабинки, одни футов шести высотой, другие пониже, с красными шторами на латунных перекладинах.
— Как видите, часовню обновили, снабдив современными деталями. — Йомен по-прежнему придерживался заученного рассказа для сопровождения экскурсий.
Графиня и сама видела, что в часовне, как и в большинстве городских церквей, небольшие компании, которые не хотели смешиваться с простонародьем, могли разместиться отдельно, наподобие того, как постоянные члены суда имели личные столовые комнаты. Графиня заглянула в пару из них.
— А куда помещают заключенных? Думаю, сложно обеспечить их охрану.
— Их сажают на места духовенства, как и других...
— Других?
— Йоменов, губернатора, лейтенанта и других официальных лиц его величества.
— А если узник убежит?..
— О, волноваться не о чем, графиня, потому что их пересчитывают при входе и выходе, и мы тут же видим, если кто-то отстал.
Но графиня выяснила о Рейкуэлле все, что нужно, и теперь точно знала: это он стащил с нее парик у Йорк-Билдингс в ночь, когда убили Анну Лукас.
Элпью рассматривала кровать Ребекки. Она казалась весьма удобной. Можно лечь и почитать. Когда Элпью уже присела на одеяло и принялась расшнуровывать ботинки, она вспомнила слова констебля и вскочила. «Ее тело было изъедено язвами...» Внезапно дорогая перина и мягкие шерстяные одеяла утратили все свое очарование. Элпью посмотрела на маленькую кровать Сары. Простыни казались не очень-то чистыми. Вместе взятое, это привело Элпью к решению: нужно как можно скорее перестирать все постельное белье.
Она стала осторожно снимать с кровати простыни и кидать в кучу, которой они с Годфри займутся попозже.
Когда Элпью добралась до последней простыни на Сариной кровати, на пол упал клочок бумаги, обмотанный зеленой лентой. Элпью развернула его. Там не было ничего, кроме нескольких букв:
В.В.Д.В.Д.Б.VIII.P.XX.
Она сунула бумажку в карман.
Садясь на Сарин матрас, Элпью обратила внимание, что каркас кровати украшен по центру петлями. Элпью потянула за край деревянной кровати, и он стал подниматься. Вся конструкция убиралась в квадратный ящик размером с сундук, с какими обычно путешествуют джентльмены. Элпью никогда не видела ничего подобного и понадеялась, что за мебелью никто не придет, потому что решила оставить складную кровать себе. Закрепив ее в сложенном виде, она уселась на нее и взялась за книгу. Но в этот момент внизу хлопнула дверь — пришла графиня.
Элпью поспешила на кухню.
Графиня, не снимая плаща, стояла у задней двери и в изумлении смотрела на Годфри, который подметал двор огромной метлой.
— Годфри? Что тут происходит?
С беззубой ухмылкой Годфри поднял глаза, нанося завершающий штрих веником.
— Навожу чистоту и порядок, — проворчал он.
— Наводишь чистоту и порядок? — Принюхавшись, графиня воздела руки. — Мы теперь будем жить с такой вонью, пока не выйдет солнце и не высушит все это?
— Я лишь следовал указаниям. — Годфри опорожнил ведро в яму нужника.
— Годфри, ты совсем спятил? Я не приказывала тебе мыть двор.
Пес Ребекки подпрыгнул и уперся передними лапами в юбки графини, оставляя на ткани грязные потеки.
— Тьфу! Только этого не хватало! Это животное до сих пор здесь?
— Я за ним ухаживаю. Он умный и принадлежал ей. — Годфри бросил веник, подхватил песика на руки и проследовал мимо графини в кухню. — Я выполнил всю эту работу, чтобы доставить вам удовольствие. — Он пинком опрокинул ведро. — Рыжику нужно погулять. Я пошел в парк.
Элпью подошла к ведру и увидела лежавший рядом печатный листок.
— «Как вымыть ваш двор: полфунта экстракта сарсапарели, пять унций стеблей и листьев сенны, по горсти репейника, хвоща и осота, одиннадцать соцветий гвоздики, один мускатный орех, немного жженого оленьего рога, полторы драхмы ртутной соли, пинта мальвазии и три кварты воды...»
Графиня взяла листок.
— Какая-то неподходящая смесь для наведения чистоты на мощеном дворе.
— Годфри! — Элпью помахала листком. — Кто тебе это дал?
Годфри смущенно помялся.
— Он выпал из книги.
— Из какой?
Книги валялись по всей кухне, стопками стояли у стен, подпирали всю мебель. Элпью проследила взгляд старика, устремленный на кровать графини. Там лежала книга, а страницы «Глашатая», в которые она была завернута, валялись на графининой подушке.
— Мне пришлось развернуть, потому что пес ее скреб, а мне не хотелось, чтобы Рыжик попортил книгу, прежде чем ее светлость вернется домой. Я пытался убрать книгу на каминную полку, но малыш Рыжик так игриво шнырял у меня под ногами, что я уронил книгу и эта страница выпала. Я прочел, что там написано, и подумал, что ее светлость, должно быть, принесла эту книгу для меня, а я вот не обратил на нее внимания, потому что побоялся, вы рассердитесь из-за собаки и не разрешите мне ее оставить. Поэтому я решил сделать что-нибудь хорошее, чтобы ее светлость была хотя бы довольна мной. — И Годфри с Рыжиком на руках вышел в коридор.