Сперва он смог уйти совсем недалеко, но, по мере того как его рана заживала, он уходил все дальше и дальше. Возможно, вся его жизнь была бегством, во всяком случае, пока он не нашел себе приют в Мангалоре. В те годы он спал мало, урывками, и ему снилось, как он бежит. Он добрался до Багдада, до Тавриза, до Кабула. Он шел пешком, ехал верхом, плыл по морю.
Нищим странником Али добрался до Золотого пути, ведущего в Самарканд, присоединился к каравану — погонщики, носильщики и конюхи лучше своих господ помнили завет Пророка об обязанностях верующего по отношению к бедным. Вместе с караваном он добрался до Шелкового пути, а по нему — до Каракумов и Крыши мира. Он проходил по этому маршруту несколько раз, совершенствуясь в искусстве клянчить, а затем и в искусстве торговать. Он знал уже все приемы, с помощью которых нечестные купцы надувают своих партнеров, и, когда тот же караван в пятый раз снаряжался в путь с грузом шелка, ляпис-лазури и золота, Али сделался ближайшим помощником купца-парса, склонявшегося к шиизму и доброжелательно относившегося к бедному юноше.
Нельзя сказать, что с этого началось процветание Али, но, по крайней мере, он получил средства к жизни. Десять лет он работал на парса в качестве мальчика на побегушках, посредника, секретаря. Он научился читать и писать, складывать и вычитать, вести бухгалтерию. Состарившись, парс ленился покидать свой дом и склад товаров, и Али стал его доверенным лицом, торговым агентом. Ему легко давались языки — эта способность пригодилась Али еще в детстве, когда он просил милостыню и как-то уживался с людьми разных наречий. Но, занятый по горло делами, Али находил время для глубокого изучения тайн шиизма и даже, оставив на время работу, посвятил год, а то и два общению с мудрецами, жившими в горной общине к северу от Гиндукуша.
Приняв посвящение, Али возвратился к своему парсу — тот был тогда примерно в том же возрасте, какого ныне достиг сам Али. Али рассчитывал, что парс сделает его своим партнером и предоставит ему заем, который позволил бы Али вести торговлю от имени этого купца, но парс предпочел полностью устраниться от дел. Дочери, мечтавшие выйти замуж за знатных людей той страны, побудили парса распродать весь товар, выкопать припрятанное на черный день золото и купить плантации фисташковых деревьев и абрикосов таким образом, он сравнялся с землевладельцами. Али продолжал служить ему посредником, продавая за пределами страны сушеные абрикосы и зеленые орешки, и искал себе нового покровителя, поскольку, за отсутствием капитала, не мог начать собственное дело.
Как появился на свет Гарей? Суннитский фанатик изувечил Али, а разбогатеть ему так и не удалось, так что казалось маловероятным, чтобы Али не то что вступил в брак, а хотя бы завел сколько-нибудь прочные отношения, помимо покупных и кратковременных развлечений. Красив он отнюдь не был, а с возрастом становился еще непригляднее. Левая сторона тела постепенно съеживалась, левая рука сохла (по-видимому, был задет жизненно важный нерв), однако он мог пользоваться тремя пальцами. Лицо Али напоминало подгнившее яблоко: с одной стороны достаточно гладкое, но с другой темное, бесформенное, оплывшее и ноздреватое, как губка. На людях он старался прикрывать эту часть лица краешком старой накидки (он не расставался с ней много лет), выставляя напоказ лишь левую половину.
Однако вскоре после того, как парс ушел на покой, Али завязал отношения с неким египтянином, выращивавшим хлопок. Долгоносики нанесли серьезный ущерб урожаю, и купец остался в долгу перед Али. А надо сказать, что люди, живущие на берегах Нила и его каналов, часто страдают от какой-то местной болезни, вызывающей слепоту, и у этого купца была дочь, красивая собой и здоровая, но слепая. На ней и женился Али, передав ее разорившемуся отцу все свое имущество. Семья поселилась в Искендерии, Али нашел себе работу торгового посредника в порту. Гарун, он же Гарей, стал единственным плодом этого союза; вскоре после рождения сына мать скончалась от родильной горячки. Али передал ребенка на попечение родственнице его матери и отправился в очередное путешествие. Он неизменно оставлял деньги на содержание сына, хотя видел его крайне редко, проезжая через те места когда раз в год, а когда и в два. Во всяком случае, он дал Гарею хорошее образование и профессию, так что юноша сумеет заработать себе на жизнь, не подвергаясь тем опасностям, через которые прошел его отец.
Довольно. Я снова отвлекся. Али хотел построить свою повесть не как утомительный перечень тысячи дорожных происшествий, а как историю одного большого приключения, достигшего завершения. Именно такую историю вы и услышите от меня. Этот рассказ превзойдет все прочие, он длиннее и увлекательнее, он страшнее и чудеснее, он полон драматизма и ужаса, а порой и счастливых поворотов судьбы. Из этой книги вы узнаете немало о других народах и странах и не пожалеете о деньгах, которые заплатили за эти сведения.
Все началось и закончилось в Ингерлонде — в той части страны, что расположена на Европейском континенте. Значение этого небольшого участка английской земли посреди Франции — он называется Кале обусловлено тем, что сей порт — морские ворота острова и почти вся торговля с Ингерлондом ведется через Кале. Я слыхал, как Ингерлонд именуют задницей христианского мира, а Кале — дырой в этой заднице. Али не оспаривал это мнение.
Главная статья экспорта из Кале — шерсть и шерстяные ткани. Больше англичане (так они именуют себя в честь одного из варварских племен, осевших на острове) не производят в избытке никакого годного на продажу товара, если не считать свинца и олова. Иностранцам разрешается покупать английскую шерсть только в Кале, поскольку так легче следить за уплатой пошлины, и торговцы часто называют между собой этот город попросту «Рынок». Шерстяная ткань здесь высокого качества, хотя и уступает кашмирской, она пользуется большим спросом в тех краях, где слишком холодно, чтобы шить одежду из шелка или ситца. Англичане умеют прясть тончайшую, как шелк, шерстяную нить, по-разному окрашивая ее и придавая тканям различный узор. Эта тонкая шерсть называется камвольной, за ней Али и приехал в Кале, рассчитывая выменять сколько-то тюков на привезенные из Московии соболя.
Он остановился в гостинице, или на постоялом дворе, в квартале между гаванью и рынком. Как и все южане в этом климате, он страдал от простуды, его нос протекал как мочевой пузырь восьмидесятилетнего старика, грудь хрипела, и сипела, и ходила ходуном, точно ведро, наполненное сырой известкой, и потому в тот вечер он рано отправился спать. Накануне ему пришлось, по обычаю этих далеких от цивилизации мест, разделить широкое ложе с двумя бродячими лудильщиками, которые всю ночь пихали друг друга, а также с неким дворянином, женой дворянина и двумя их детьми они ехали ко двору герцога Бургундского. Дети ныли и хныкали, пока их мать не упросила Али показать им свое лицо. Она сказала детям, что перед ними сам дьявол и что он унесет их, если они немедленно не заткнутся. Подействовало.
В этот вечер, страдая от лихорадки, Али улегся в постель, пока все остальные еще ужинали, так что в комнате, которую хозяин имел наглость именовать лучшей из гостевых спален, он был один, когда послышался стук в дверь.
В этот момент своего рассказа Али бен Кватар Майин заерзал в кресле, затем сдвинул его в сторону так, что прутья кресла жалобно заскрипели, отвернулся от заходящего солнца и посмотрел прямо на меня.
— Стоит ли продолжать? Я еще не утомил тебя?
— Нет-нет. Ни капельки.
— Ты зевнул.
— Да, минуту назад, когда ты так подробно описывал Кале. Но сейчас я вновь угодил в сети твоего повествования, подобно тому как царь ТТТяхрияр — в сети, сплетенные Шахразадой. Но если ты, Али, устал, я вернусь завтра, чтобы услышать, кем оказался посетитель, разыскавший тебя в той мрачной гостинице.