Она все еще была самой очаровательной женщиной, которую он когда-либо видел, подумал Мэтью, а сегодня она была особенно хороша в сером шелковом платье строгого, безупречного покроя, который отражал ее тонкий вкус. Она была, как всегда, совершенна, каждая прядь ее белокурых волос была на месте, и каждая черточка ее лица отражала тонкое аристократическое изящество. Но за долгие годы их разрыва она стала более отчужденной и холодной, как снежная красавица. Сейчас этот образ усиливался холодным тоном ее серого платья и морозным блеском великолепных камней в ее светлых волосах и на белоснежной шее.
Но внешность может быть обманчивой, и Энн вовсе не была такой холодной. При виде Мэтью жаркий огонь надежды вспыхнул в ней, но тут же угас. Она почувствовала страх и смутные опасения, увидев его мрачное лицо и гнев в глазах.
— Значит, сумасшествие в крови Харкорт-Брайтов, так что ли? — рявкнул он. — Как ты смеешь запугивать бедную девочку, рассказывая такую ужасную ложь?
Несколько секунд Энн безмолвно смотрела на него.
— Я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь, — наконец произнесла она.
— Не изображай из себя невинность. Помни, что я знаю, что скрывается за твоей безупречной внешностью. У меня был долгий разговор с Джулией, и в конце концов я убедил ее рассказать мне все.
— Воображаю, — сказала Энн, — сколько ее понадобилось убеждать.
— Она не хотела ничего рассказывать; она не хотела стать причиной неприятностей или выставлять тебя в дурном свете.
Энн презрительно усмехнулась.
— Она так сказала? Что ж, продолжай.
Она выслушала рассказ Мэтью о разговоре с Джулией, и когда он закончил, она встала и повернулась лицом к нему. На ее щеках горели пятна гнева.
— Но я ничего подобного не говорила, — сказала она как можно спокойнее, хотя она вся была в напряжении, а ее пальцы теребили складки платья.
— Ты хочешь сказать, что Джулия лжет?
— Да. Ведь в этой ситуации непременно кто-то лжет.
— Тебе было недостаточно до смерти испугать девушку и лишить ее уверенности в себе в самый важный момент ее жизни, теперь ты хочешь представить ее лгуньей. Это просто возмутительно.
— Перед тобой ее слова и мои. И гораздо возмутительнее то, что ты веришь ей, а не мне.
— Я знаю, на какой обман ты способна.
— А эта «милая девочка», думаешь, не способна на обман? Я никогда не думала, что ты, Мэтью Брайт, можешь быть таким глупцом. У нашей дорогой племянницы есть милая особенность, которую ты не разглядел, хотя по тому, как ты ее защищаешь, я вижу, что она сделала все, чтобы скрыть ее от тебя.
— Ты говоришь такое о моей племяннице, дочери моего брата.
— Она и моя племянница тоже, — возмутилась Энн. — Ребенок моей сестры. И Джулия лицом и характером похожа на Изабель. Может быть, этим она и берет тебя, своим сходством с Изабель, со мной, с Николасом, когда мы были молодыми. Или это чувство вины, Мэтью? Насколько велико твое чувство ответственности за печальное детство Джулии? Насколько сильно твое желание загладить свою вину?
— Хватит! — закричал Мэтью, когда до него дошел смысл ее слов. — Я пришел сюда, чтобы сказать тебе, что ты должна извиниться перед Джулией за свою жестокость, и что впредь ты должна следить за тем, что говоришь. Любые необходимые ей наставления будут исходить от меня.
— Я не буду извиняться за то, чего я не говорила, — спокойно ответила Энн. — А если я вынуждена следить за своими словами, то я считаю, что нам с ней не стоит идти сегодня на бал. Кто знает, какие «резкие» слова могут сорваться у меня с языка за долгий вечер, пока мы будем сидеть рядом, потому что ее неприятные манеры отпугивают всех молодых людей!
— Я сам отвезу Джулию на бал. И она будет танцевать каждый танец, потому что я буду ее партнером, если не будет других.
И Мэтью с шумом захлопнул дверь.
Энн упала на стул и долго не двигалась с места. Она очнулась, когда Мэтью вновь оказался рядом с ней, но на этот раз он уже был в вечернем костюме. Он выглядел таким привлекательным и молодым, гораздо моложе своих сорока трех лет.
— Мы с Джулией уезжаем. Я передам хозяйке дома твои извинения и сообщу ей о твоем плохом самочувствии.
Энн слегка кивнула.
— Вот еще что, — продолжал Мэтью. — Я хочу, чтобы в обществе поняли, что Джулия имеет мою поддержку. Ее шансы на замужество поднимутся, когда все поймут, что она занимает вполне определенное положение, а следовательно будет иметь приданое, как моя родная дочь. Поэтому я хочу, чтобы сегодня она надела это ожерелье. — И он протянул руку, чтобы взять его.