— Да… Но они не были такими, как те, кого мы убили возле того домика. Они были просто беспризорниками, которых обманом заставили принять участие в игре ради шанса на лучшую жизнь. Они не были плохими людьми. Они даже не хотели драться. Я не хотел причинять боль тем, кто умолял сохранить им жизнь, и пережил первые несколько часов, убив пару наиболее агрессивных соперников. Но это был такой пиздец, Татум…
Я услышал, как она встает с кровати позади меня, но не хотел, чтобы она пыталась меня утешить. Я заслужил испытывать эту ярость и ненависть к самому себе, и я не искал кого-то, кто пытался бы сказать мне, что я не тот монстр, каким обнаружил себя в том гребаном месте.
— Ты просто сделал то, что требовалось, чтобы выжить, — твердо сказала она, и я был рад обнаружить, что в ее тоне не было никакой жалости. Просто эта гребаная сила и укус, которые я так чертовски любил в ней.
— Там были люди в клетках, их продавали с аукциона черт знает за что, — сказал я, поворачиваясь, чтобы посмотреть на нее. — Девушки и парни, которые охотно развращались с этими долбанутыми стариками, потому что им всегда обещали этот отдаленный шанс на большее, лучшую жизнь, восхождение на более высокий уровень, где им дали бы больше, чем они могли когда-либо мечтать, но которого, судя по тому, что я видел, даже не существовало. Не говоря уже о тех, кто не желал этого. И знаешь, что самое худшее во всем этом? Когда я получил свое членство и они выпустили меня с гребаной арены, залитого кровью невинных ублюдков, которым никогда не следовало заставлять умирать подобным образом, я просто ушел. Я не пытался помочь никому из них, не пытался вернуться и разнести это место до основания. Я просто поблагодарил свою счастливую звезду за то, что выбрался живым из этого гребаного ада, и вернулся к своей прежней жизни, пытаясь притвориться, что ничего этого никогда не было.
Молчание, последовавшее за моими словами, было таким долгим, что я наконец повернулся, чтобы посмотреть на нее, желая увидеть отвращение и презрение к себе на ее лице.
Вместо этого я обнаружил, что она стоит там и смотрит на меня снизу вверх со своей собственной яростью в глазах.
— Тогда давай найдем способ сжечь это дотла, Киан. Если тебе так чертовски не нравится тот факт, что ты так и не вернулся, тогда исправь это. Никто не заставляет Ночных Стражей что-либо делать. Так что, может быть, тебе стоит придумать, как уничтожить это место и погубить всех извращенцев, которые им управляют в процессе.
Я чуть не расхохотался, задаваясь вопросом, не сумел ли я передать, насколько велика организация, о которой мы здесь говорим. Мужчины и женщины, которые управляли им, были одними из самых богатых и влиятельных в стране. Но огонь в ее глазах говорил о том, что она достаточно хорошо это понимала. И она все еще верила, что у меня есть все необходимое, чтобы сжечь его дотла.
— Ты думаешь, это то, что мы должны сделать? — Спросил я, потому что знал, что каждое принятое мной решение теперь касается всех нас пятерых. Клятвы, которые мы дали, были гораздо более обязательными, чем любой долг крови, который, по мнению Лиама, я имел перед ним.
— Мортез сказал мне, что собирался отвезти меня в Ройом Д'Элит, когда похитил. В то время это ничего не значило для меня, но, услышав, как ты произносишь это название, я вспомнила о нем, — призналась она. — Все это возвращается к нему. Что, если это настоящие люди, которые выпустили вирус «Аид» в мир? Может быть он сделал это от их имени, тогда это имело бы смысл. И если они были теми, кто это сделал, то их свержение могло бы очистить и имя моего отца.
Мое сердце бешено заколотилось от этого признания, и гнев во мне вырос до почти невыносимого уровня, который заставлял меня изо всех сил сдерживаться. Мне нужно было дать волю этому гневу, и как можно скорее, иначе я совсем потеряю самообладание.
— Давай тогда уничтожим их, детка, — поклялся я, потому что, если они угрожали ей, тогда, для меня этого было более чем достаточно. Теперь я был ее созданием. И даже малейшая угроза для нее окажется сокрушенной моим гневом.
Голубые глаза Татум вспыхнули темным голодом при моих словах, и она сделала шаг ближе ко мне.
— Ты обещал показать мне сегодня вечером все свое худшее, — выдохнула она, протягивая руку к затылку и дергая за завязку, которая поддерживала ее платье. Она высвободила его щелчком пальцев, и шелковое платье упало лужицей вокруг ее лодыжек, оставив ее стоять передо мной в черном нижнем белье и туфлях на шпильках.
Монстр во мне корчился от такой темной энергии, что в глубине души я знал, что должен был отказать ей, зная, что не смогу сдержаться, как только доберусь до нее. Но это было то, что сделал бы лучший мужчина. А я никогда не утверждал, что я такой.