-- Вам стоило бы лучше разбираться в людях, шевалье, -- строго заметил воспитатель. -- При вашем положении при дворе многие захотят назваться вашими друзьями, и вам следует быть осторожным, прежде чем даровать первому встречному это почетное имя. Что касается этого... субъекта... должен вам сказать, что шпага на боку вовсе не делает ее обладателя дворянином и офицером. В Париже таких называют "браво", хотя я и не знаю, почему, -- господин де Бризамбур позволил себе легкую усмешку. -- Когда вы станете старше, шевалье, вы поймете, что подобные люди бывают весьма полезны для дел... которые дворянин не может выполнить лично. И стоят недорого. Но они должны помнить свое место и вовремя убираться с дороги благородных людей. В противном случае, у его величества достаточно виселиц, на которых эти господа смогут вволю позабавить добрых парижан.
На всем протяжении речи Бризамбура его подопечный упрямо тряс головой, а когда воспитатель замолчал, Ален неожиданно выпалил:
-- Это все неправда... Мой друг честный человек. Я буду говорить о нем с ее величеством. Я крестному напишу!
При упоминании о принце Релинген придворный вновь скривился, но через мгновение вспомнил о более серьезных угрозах. Представил себе беседу мальчишки с венценосной бабушкой, а также другую беседу, которая будет ожидать уже его самого, и понял, что пора прибегать к самым решительным мерам. Коль скоро щенок не желал угомониться, стоило показать ему наглядно, что есть правосудие -- от начала и до конца.
-- Ну что ж, шевалье, -- пожал плечами достойный дворянин. -- Сейчас мы выясним, что за дела ждут висельника. Тома, обыщи негодяя.
Юный принц покраснел, затем побледнел, наконец, попытался что-то сказать -- слова не шли с языка. Больше всего на свете мальчику хотелось провалиться сквозь землю, но он решительно не знал, как это сделать. В конце концов, Ален просто зажмурился и прижал ладони к щекам, будто надеялся, что унижение друга станет меньше от того, что он -- шевалье де Шервилер -- этого не увидит. К сожалению, маленький паж не догадался заткнуть уши точно так же, как закрыл глаза, так что до слуха мальчика донеслись и звуки шагов, и скрип кожи, и шорох ткани, и ворчание слуги.
Пока человек Бризамбура шарил по его одежде, всем своим видом выражая крайнюю степень брезгливости, Александр стоял с каменным лицом, глядя в никуда. Щеки и уши молодого человека горели, но он утешал себя тем, что будет жить, а жизнь для капитана означала избавление от славы вора. Неожиданно до шевалье де Бретея дошло, что своей жизнью, а значит и честью он обязан этому мальчику, оказавшемуся вовсе не похожим на Водемона, и тогда его бросило в жар от странной смеси благодарности и стыда. А потом благодарности стало больше, потому что мальчишка зажмурился, словно догадался, до чего невыносимо для офицера терпеть унижение на глазах ребенка.
Тома передал господину патент и заемное письмо, взвесил в руке кошелек де Бельевра, и Бризамбур удовлетворенно хмыкнул.
-- Что ж, шевалье, я был прав. Смотрите.
Ален несмело открыл глаза, и воспитатель продемонстрировал ему два кошелька арестованного.
-- Вот видите, шевалье, это, -- придворный двумя пальцами принял из рук слуги кошелек офицера, слегка встряхнул его и презрительно пожал плечами, -- так же покрыто грязью, как и его хозяин. Здесь... сейчас посмотрю... Подумать только -- двадцать ливров и... и... не стоит внимания... -- Бризамбур выпустил потертый мешочек из рук, и он упал на пол. Несколько су и денье выкатились на мраморные плиты. -- А вот этот кошель -- чистый и дорогой, и, что не менее важно, туго набитый. Следовательно, шевалье, мошенник его украл.
Глаза Александра расширились. Бризамбур что, сошел с ума? Разве он не видит?.. Господи, есть же патент, заемное письмо... Неужели не понятно?.. А с другой стороны, что еще должен подумать придворный, встретив оборванца с кошельком, набитым золотом, и заемным письмом на сто тысяч ливров?
-- А вот здесь у нас патент, -- продолжал меж тем воспитатель принца, -- и... Ого! Заемное письмо, -- Бризамбур покачал головой. -- Видите, шевалье, ваш "друг" недавно ограбил и, скорее всего, убил благородного человека -- дворянина, офицера, потому что ни один офицер не отдаст подобные документы без боя. Так что виселицей мерзавец не отделается -- такие преступления тянут на колесо. Знаете, это весьма занятная процедура и, клянусь, вы сможете рассмотреть ее во всех подробностях.
Шевалье де Бретей стиснул зубы. Виселица и колесо ему не грозили, в этом он был уверен. Стоит Бризамбуру отправить его в Шатле -- а в Бастилию грабителей не отправляют -- как он без труда докажет свою невиновность. Вот только... что, если мальчишка поверит, будто он вор? Ведь ему вряд ли расскажут, что произошла ошибка.
В носу юноши вновь защипало и он понял, что должен доказать свою невиновность прямо здесь и сейчас. "Проклятие!" -- мысленно воскликнул молодой человек. -- "Хоть бы Нанси скорее пришел... Пусть называет меня "болваном", "глупцом" и "идиотом" -- плевать, я все стерплю... Только пусть обратится ко мне по имени..."
Ален насупился:
-- Так нельзя... Это неправильно... Филипп говорит... то есть граф д'Агно говорит... что назвать человека преступником может только суд... Он даже слово такое знает... по латыни! -- с нажимом проговорил юный принц.
Александр с удивлением подумал, что граф д'Агно оказался не таким гадким мальчишкой, как он сгоряча вообразил, да и шевалье де Шервилер вовсе не жаждал верить вздорным обвинениям Бризамбура. "Мне нравится этот принц..." -- думал капитан, от души жалея, что Ален не является законным сыном монарха. Будь этот мальчик дофином, Александр забыл бы свою гордость и просил бы, нет -- умолял принца взять его к себе на службу.
-- Если бы вы, господин де Бризамбур, четыре дня не слезали с седла, ваша одежда выглядела бы ничуть не лучше! -- добавил Ален.
Придворный резко вскинул голову, оскорбленный тем, что королевский бастард посмел сравнить его с каким-то бродягой. Ну что ж, если щенок ничего не желает понимать, он поступит по-другому. В конце концов, если посулить мерзавцу избавление от колеса -- он признается во всем... а потом пойдет на колесо за вновь открывшиеся преступления. И он заставит мальчишку досмотреть казнь до конца. Хватит миндальничать!
-- Ну что ж, приятель, тебе повезло, его милость принял в тебе участие, -- произнес Бризамбур, окинув арестованного оценивающим взглядом. -- Возможно, тебе даже удастся избежать колеса. Разве ты не хочешь, чтобы тебя просто повесили? По глазам вижу, что хочешь, -- бросил он. -- Для такого душегуба как ты, виселица -- все равно, что помилование.
-- Я... я все расскажу ее величеству, -- пожаловался Ален. -- Я пойду к господину де Бельевру!
-- Вы никуда не пойдете, шевалье, -- произнес придворный самым строгим тоном. -- Вы никуда не пойдете, пока я не разберусь с этим господином.
-- Так вот, приятель, -- презрительный прищур глаз, пренебрежительно выпяченная губа, платок поднимается к носу, -- рассказывай, откуда ты все это взял, и тогда я похлопочу, чтобы тебя повесили -- высоко и сразу. А если вспомнишь побольше -- что ж, может быть, тебе удастся отделаться галерами.
Капитан не верил ни единому слову Бризамбура, но все же обрадовался, получив разрешение говорить. Только как убедить в своей невиновности человека, не желающего видеть очевидное?
-- Ну? -- нетерпеливо прикрикнул воспитатель принца. -- Ты что -- онемел? Шевалье ждет.
-- Маршал де Бриссак поручил мне доставить пакет господину де Бельевру, -- проговорил Александр, но Бризамбур только с досадой топнул ногой.
-- Опять эти сказки... Вот что, приятель, или ты немедленно во всем признаешься, или... Ты знаешь, кто такой мэтр Кабош? Отвечай!
-- Палач парижского суда.