Принцесса великодушно согласилась не писать о происшедшем супругу. Во-первых, ее высочество полагала, что доверять подобные сведения бумаге и гонцу было слишком опрометчиво. Во-вторых, была не в силах предугадать, как подобное известие могло повлиять на мужа. Аньес была уверена лишь в одном, Жорж придет в ярость, но вот станет ли он собирать войска для Лиги или короля Наваррского, заделается ли ярым лигистом или не менее ярым протестантом -- решить не могла. Нельзя сказать, будто принцессу расстраивали поджидавшие короля несчастья, однако слишком резко менять свою жизнь ее высочеству не хотелось.
Уверившись, что хотя бы с этой стороны Генриху не грозит опасность, королева-мать приободрилась. Следовало как можно скорее поведать обо всем сыну, наказать Марго, Витто и миньонов и на всякий случай выплатить принцессе Релинген сто тысяч ливров за причиненное беспокойство.
Беседы с сыном и дочерью не заняли у королевы слишком много времени, и в результате этих бесед король Генрих разрыдался и в припадке раскаяния вознамерился устроить покаянное шествие, а перепуганная Марго удалилась на месяц в монастырь. Правда, первоначально безалаберная королева попыталась возражать матери, но разъяренная Екатерина не пожелала слушать оправдания Маргариты:
-- А что ты хочешь, дочь? -- гневно заговорила итальянка, когда Маргарита умолкла. -- Объясняться с братом? Что ж, иди, я тебя не держу. Расскажи Генриху, как ты лишила его сразу двух друзей и облегчила его сундуки на сто тысяч ливров. Расскажи, как ради этого ты отдалась первому встречному головорезу и где? В стенах монастыря! Иди, дочь, иди. Но если Генрих отправит тебя в Бастилию или заколет тем самым кинжалом, что ты ему подсунула, ты сама будешь в этом виновата. Выбирай -- разговор с Генрихом или монастырь. Ничего иного я предложить тебе не могу.
Маргарита представила ярость брата и выбрала монастырь. Несчастные миньоны скинули шелка и бархат и в нарядах капуцинов отправились вслед за королем, шлепая босыми ступнями по парижским улицам, изредка потчую друг друга слабыми касаниями плетей и вскрикивая от боли под безжалостными ударами Шико. Но самая большая неожиданность ожидала молодых людей по окончании процессии, ибо не успели юнцы скинуть рясы и доползти до кроватей, где их должны были облепить примочками, как капитан де Нанси, не дав молодым людям смазать раны или хотя бы переодеться, взял несчастных под арест и доставил в Бастилию.
Последнее происшествие окончательно доказало всем, что становиться на пути принцессы Релинген не стоит.
Как ни странно, лишь барон де Витто в результате всех этих передряг не пострадал. Отправлять наемника на эшафот или в Бастилию казалось Генриху слишком мелким. К чему наказывать жалкого убийцу, когда враг обнаружился в его собственной семье? К тому же Генрих не мог допустить, чтобы обстоятельства дела Витто стали известны повсеместно, справедливо рассудив, что тогда королевский дом Валуа не найдет достаточно белил, чтобы скрыть краску на щеках. Таким образом, наемный убийца отделался изгнанием и был просто счастлив, так удачно избежав колеса и четвертования.
Отъезд принцессы Релинген в Лош вызвал общий вздох радости и облегчения. Измученные и обозленные после недельного заточения "львята" смогли выйти на свободу и сполна отплатить обитателям Лувра за выпавшие на их долю невзгоды. Королева Наваррская в своем монастыре осмелилась написать брату. А королева-мать принялась составлять послание племяннику, надеясь, что дальняя дорога смягчит сердце оскорбленного принца и он оставит планы мести.
И вот тут королеве Екатерине был нанесен новый удар.
После печально окончившейся свадьбы молодая королева Луиза пребывала в состоянии полнейшей растерянности. Любовь Генриха, в которую она, было поверила, обернулась обманом. Друзья короля отнимали у него почти все свободное время, которое он не спешил дарить супруге. Единственный человек, оказывающий молодой женщине поддержку при жестоком дворе, был мертв, а скорбь по нему короля была столь велика, что он совершенно забросил Луизу. Ко всему прочему из дошедших до молодой женщины слухов следовало, что ее брак не так уж и бесспорен и вполне может закончиться монастырем.
Молодой королеве казалось, будто придворные шушукаются за ее спиной, посмеиваются и с нетерпением ждут какой-нибудь ошибки, собственные дамы и фрейлины смотрят с пренебрежением и осуждением, а уж вельможи и вовсе считают пустым местом. Королева Екатерина утешала невестку, как могла, рассказывала о своей собственной печальной судьбе и напоминала о долге перед короной, но когда при дворе появился незаконный сын Генриха, поняла, что внести покой в семью сына будет нелегко.
Увидев живое напоминание о давнем приключении супруга, королева Луиза разрыдалась и заперлась в спальне, придворные с любопытством уставились на смущенного короля, а королева Екатерина разгневалась. Если бы приключившаяся неловкость имела своей причиной женское коварство, она бы еще смогла это понять, пусть и не простить. Но стать жертвой обычной женской глупости и тщеславия... Это было слишком!..
Строго взглянув на виновницу переполоха, королева-мать сообщила графине де Коэтиви, что весьма тронута ее заботой о крестнике и постарается, чтобы юный шевалье поступил в королевские пажи. Однако, оставшись со своей придворной дамой наедине, королева Екатерина проявила куда меньше снисхождения, чем прежде, и слова ее разили не хуже бича.
-- О чем вы думали, милочка, когда везли сюда моего внука?! -- гневно вопрошала Екатерина. -- Нет! Молчите, я не желаю слушать ваши оправдания! Вы поставили в неловкое положение короля. Вы оскорбили королеву. И ко всему прочему вы поставили в ложное положение моего внука! Да вас стоило бы отправить в монастырь убогих жен, и, видит Бог, если вы допустите еще одну подобную же выходку, я это сделаю!
Перепуганная графиня молчала. Узнав о бегстве кузена, Луиза де Коэтиви решила порвать всякие связи с опальным семейством. Полагая, будто Релингены уже ничем не могут быть ей полезны, графиня поспешила напомнить его величеству о связывавших их некогда узах, даже не дождавшись известия о том, чем закончилась вспышка ярости короля. Открытие, что опала кузена Жоржа продлилась не дольше майского дождика, поразила Луизу. Холодность Генриха, через несколько недель после свадьбы вовсе не жаждущего вспоминать грехи юности и награждать бывшую подругу, ошеломляла, а гнев королевы-матери ужасал. Луиза не знала, как смягчить гнев Екатерины и пришла в себя только после вопроса королевы-матери дворянин ли ее внук.
-- О да, ваше величество, -- пролепетала графиня, -- принц Релинген обеспечил ему титул шевалье де Шервилера.
-- Я всегда была уверена в предусмотрительности племянника, -- удовлетворенно кивнула королева-мать. -- Но ты, дуреха, чуть было не испортила все, что только можно. Хотела бы я знать, на что тебе твоя голова? Неужели только для того, чтобы носить красивые прически и стрелять глазами по сторонам? Нашла время, привезти моего внука ко двору! Что ж, что сделано, то сделано, но сейчас твое присутствие при дворе неуместно. Отправляйся к Франсуа, умоляй его вернуться в Париж, уверяй, что после женитьбы его брат не будет в нем нуждаться, и если он захочет сохранить достойное место при дворе, ему следует смирить гордыню и склониться перед королем. Мне все равно, как ты его уговоришь, но если через месяц мой сын не вернется ко двору, ты отправишься в монастырь, а уж потом пусть твой муж решает твою судьбу! Поняла?!
Луиза смогла только покорно склонить голову.