Второй совет Луизы пришелся так же по душе Франсуа, как и первый. Его высочество торжественно объявил, что решил оказать поддержку своему дорогому брату, а также исцелить раны, нанесенные войной многострадальной Франции, взяв под опеку своих вассалов-сирот. Двор дофина и весь Анжер славили великодушие принца, доверенные люди Франсуа везли к его двору сирот из его обширных владений, а самые надежные -- накладывали руку дофина на имущество опекаемых. Вино, лес, драгоценности и деньги -- люди принца не брезговали ничем. Где-то уже стучали топоры, где-то подсчитывали будущие барыши от продажи урожая, где-то шла оценка извлеченных из оправ камней, где-то переплавляли оправу, а также золотую и серебряную посуду. Ликующий Франсуа спешно пополнял свои сундуки, и лишь сами сироты несколько досаждали ему.
Временами принц жаловался, что Луиза превратила его двор в нечто среднее между монастырем и казармой. Временами уверял, что отправить девчонок по обителям можно было и минуя его дворец. Впрочем, представления опекаемых вассалов несколько скрашивали Франсуа скуку, и на церемониях присяги он с удовольствием целовал девиц в губы и протягивал для поцелуя руку юным шевалье. Распорядитель даже охрип, повторяя его высочеству имена вассалов и объясняя сиротам, кто из них имеет право обнять дорогого опекуна на уровне локтей, кто бедер, а кто колен.
Франсуа чуть не лопался от гордости: деньги и всеобщее преклонение ласкали самолюбие его высочества. Герцог Анжуйский даже стал подумывать, не задержаться ли ему в Анжере, но Луиза де Коэтиви, помня угрозы королевы-матери, беспрестанно торопила дофина, напоминала, как важно вовремя сказать нужные слова королю, опьяняла рассказами о будущих почестях и новых титулах.
Соланж де Сен-Жиль, одна из невольных воспитанниц принца, как и все ожидала отправки в монастырь. Когда через месяц после смерти матушки за ней приехали от герцога Анжуйского и Туреньского, дабы передать под опеку принца, девушка обрадовалась, но за несколько дней жизни под опекой его высочества поняла, что его "забота" не была бескорыстной. Большой зал Анжерского замка, в котором были поставлены тридцать шесть кроватей, напоминал монастырский дортуар, но был гораздо менее удобен для жизни. Графиня де Коэтиви, которой был поручен надзор за воспитанницами, всегда была холодна и надменна, никогда не пыталась утешить оторванных от родного дома девочек, а на слезы малышей отвечала лишь презрительным пожатием плеч. Приставленные к воспитанницам служанки быстро усвоили манеры графини и обращались с девочками с почти нескрываемым пренебрежением. Ко всему прочему болтовня бойких девиц не оставляла сомнений, что именно привлекало его высочество в многочисленных воспитанниках.
Проведя полжизни в стенах монастыря, Соланж не боялась заточения в обители, но слезы малолетних воспитанниц принца вызывали у нее жалость. К счастью, монахини Шинонского монастыря учили девиц не только не унывать, но и утешать, так что юная хозяйка Азе-ле-Ридо принялась вытирать девочкам слезы, говорить, как заботится о них добрый сеньор, рассказывать о прелести жизни в монастыре, о прекрасных садах, в которых они смогут гулять, о добрых монахинях, которые научат их всему, что необходимо знать и уметь благородным дамам, и о подругах, которые у них непременно появятся.
Герцог Анжуйский уже давно не сомневался в собственной исключительности и все же, услышав из-за двери похвалы в свой адрес, остановился. Похвалы приятно кружили голову, восхвалявший его голос был прелестен. Его высочество обернулся:
-- Кто это? -- спросил он Луизу де Коэтиви.
-- Кто-то из ваших воспитанниц, -- равнодушно ответила графиня, и Франсуа толкнул дверь.
Картина, открывшаяся взору принца, могла очаровать поэта или художника, но Франсуа увидел лишь зареванных девчонок, собравшихся вокруг старшей подруги. Одетая в глубокий траур девушка была весьма недурна собой, и на миг принц даже пожалел, что такая красота скоро навсегда скроется под монашеским покрывалом.
-- Так-так, -- заговорил принц. Заслышав его голос, воспитанницы немедленно вскочили со своих мест и присели перед сеньором в низком реверансе. Франсуа небрежно махнул рукой, разрешая девочкам подняться. -- Вы действительно желаете отправиться в монастырь, мадмуазель?