Мы встретились с Генри в городке Тексаркана, где и разработали этот план насчет граммофона. У Генри было триста шестьдесят долларов, которые он выручил от продажи своего земельного участка, выделенного ему правительством в резервации. Я же приехал в Тексаркану из города Литл-Рок, а переезд мой был вызван моральным потрясением, которое я испытал, став свидетелем одной жуткой уличной сцены. Какой-то человек, стоя на ящике, распродавал золотые часы: задняя крышка откручивающаяся, ручной завод, идут точнее швейцарских, элегантная вещь! В магазине такие часы стоили двадцать долларов. А здесь покупатели просто дрались за возможность купить их по три доллара за штуку Человек, который продавал их, нашел где-то целый чемодан таких часов – вот повезло! – и теперь они расходились у него, как горячие пирожки. Крышки отвинчивались очень туго, но покупатель прикладывал ухо к корпусу и слышал, как часы мило и успокаивающе тикали. Из этих часов три штуки были настоящие, а остальные умели только тикать. Что? Ну да. В пустом корпусе сидел такой себе черный жучок с рожками, из тех, что имеют обыкновение виться вокруг электрической лампы. И эти козявки так прилежно отбивали своими лапками минуты и секунды, что можно было заслушаться. Так вот, этот человек, о котором я рассказываю, получил чистой прибыли двести восемьдесят восемь долларов. А потом он уехал, потому что знал – когда жителям Литл-Рока придет время заводить свои часы, им понадобится энтомолог, а он не был специалистом по насекомым.
Итак, как я уже сказал, у Генри было триста шестьдесят долларов, а у меня было двести восемьдесят восемь долларов. Идея познакомить народы Южной Америки с таким достижением цивилизации, как граммофон, принадлежала Генри, но я охотно согласился, поскольку с детства питал слабость ко всяческим машинам.
– Латинские расы, – говорит Генри, свободно изъясняясь при помощи тех слов, которым он обучился в колледже, – особенно хорошо подходят для того, чтобы пасть жертвой граммофона. Они всегда тянутся к музыке, краскам и веселью. Они отдают свои ракушки, которые служат им в тех краях на манер денег, чтобы послушать шарманщика или чтобы посмотреть в цирке на цыпленка с четырьмя лапками, в то время как за маниоку и плоды хлебного дерева не плачено бакалейщику уже несколько месяцев и тот угрожает закрыть кредит.
– В таком случае, – говорю я, – займемся экспортом консервированной музыки латинцам, однако же мне вспоминается одно высказывание мистера Юлия Цезаря, где он говорит о них так: «Dura lex, sed lex»[64], что в переводе означает: «Так ли они глупы, чтобы отдать нам свои монеты, вот в чем вопрос».
Вообще-то я не люблю хвастаться своим образованием и культурным уровнем, но не мог же я допустить, чтобы в искусстве риторики меня превзошел какой-то индеец, представитель расы, которая не дала нам вообще ничего, кроме той земли, на которой расположены Соединенные Штаты.
Мы купили в Тексаркане прекрасный граммофон – одну из самых лучших моделей! – и полчемодана пластинок. Мы собрали свои вещи, сели на поезд техасско-тихоокеанской железной дороги и отправились в Новый Орлеан. В этом знаменитом центре сахарного производства и негритянского песенного творчества мы сели на пароход, который шел в Южную Америку.
Мы сошли на берег в городке Солитас – это в сорока милях отсюда вдоль побережья. Такое себе довольно живописное место, просто глаз радуется. Домики были беленькие и чистенькие, и, глядя на то, как они растыканы повсюду среди живописных пейзажей, я вспомнил блюдо под названием «яйца, сваренные вкрутую, подаваемые с листьями салата». За городом находился квартал небоскребоподобных гор, и они стояли там так тихо, будто незаметно подкрались и подсматривают – ну что там в городе? А в городе было вот что: море на пляже шуршало прибоем, и иногда шумно плюхался на песок созревший кокосовый орех, а больше ничего, совершенно ничего не происходило. Да, полагаю, можно сказать, что в городке было не особенно шумно. Наверно, когда архангел Гавриил протрубит в свою трубу и наш трамвайчик отправится (Внимание! Следующая остановка – Площадь Страшного суда!) – вы только представьте себе эту картину! – Филадельфия раскачивается, держась за висячую ручку, городок Пайн-Гали из штата Арканзас висит на задней подножке – только тогда этот Солитас, может быть, проснется и спросит, что, мол, за шум.