- А что вы ее на свежем воздухе испытываете? - не мог остановить поток любопытства Глюнов. - Разве у вас там, в подвалах, не надежнее?
- Эх ты, - постучал Кубин пальцем себе по лбу, показывая отношение к Сашкиному здравомыслию. - Голова, два уха. А если рванет, мы как эвакуироваться из-под обломков восьми верхних ярусов будем? А тут, на свежем воздухе, и помирать приятнее.
- Это он шутит, - степенно объяснил Зиманович Саше. - В подвалах на четверть мощности мы еще неделю назад проверяли, только получилась какая-то ерунда, вот и решили провести еще один тест, на полумаксимуме…
Зиманович обожал такие вот интеллектуальные словечки, вроде «полумаксимума», и с удовольствием вкручивал их в любые мозги, успевай слушать. Саша решил, что пока вопросов хватит, а остальное он узнает потом, когда Кубин накормит полученными данными свою любимую Систему и придет вечером в столовую ужинать и хвастаться.
Со стороны послышался шум мотора, Саша обернулся и увидел подъезжающих «волчат».
Внедорожник с открытым верхом - разумеется, раскрашенный в обожаемый Волковым серый пятнистый камуфляж, остановился. Прытковецкий принялся извлекать себя из-за руля, а Ноздрянин, увидев Сашу, тут же рявкнул, где, его мать, Боулинг? Где, ваших всех, Лукин? если Сашка, пингвин глазастый, вздумал его, Ноздрянина, за идиота держать и не выполнять, что сказано…
Ноздрянин, и так не отличающийся легкостью характера, сегодня был агрессивен на редкость, и Сашка, чего греха таить, порядком струхнул, когда высокий охранник резко шагнул к нему, сжимая кулаки и грозно сводя брови к переносице. Кот, про которого Глюнов забыл, но которого, оказывается, продолжал держать на руках, утробно зарычал и поднял лапу, предупреждая, что…
Раздался шум еще одного мотора.
- Что-то случилось? - послышался уверенный голос Лукина.
- Евгений Аристархович, - мигом поменял гнев на заискивание Ноздрянин. - Гляньте, что мы нашли…
- И что же?
Лукин поспешил к серому «волчьему» внедорожнику. Сашка, мимоходом заметив, как потешно смотрятся высокий, плечистый Ноздрянин и низенький доктор, не стал сдерживать естественного щенячьего любопытства и побежал следом.
- Смотрите, - сказал Прытковецкий подошедшему доктору и откинул брезент, прикрывавший что-то, лежащее в машине.
Сашка взглянул - и тут же отшатнулся в инстинктивном отвращении.
В машине лежали два молодых, вряд ли старше Сашки, парня - перемазанные черной и бурой кровью, изодранные, скрючившиеся и мертвые. На лицах застыло странное выражение спокойствия и полного внимания, и Глюнов на минуту подумал, что это какой-то розыгрыш, этого быть не может - ведь он же видел этих двух парней, они прибыли с последней группой «охотников на орков», и еще позавчера крутились у забора из колючей проволоки, пытались замазать краской камеру слежения… Нет, это какая-то хитрость, чтобы проникнуть на охраняемый Объект, и сейчас они подскочат, отклеят черные полосы фальшивой крови и скажут… скажут…
- Мммяяя! - взвыл Кот, в панике вырываясь из рук Глюнова.
- Саша? Саша, - позвал Евгений Аристархович откуда-то издалека.
Глюнов повернулся к доктору. Медленно, будто забыл, как дышать и двигать головой.
- Саша, вы в порядке?
- Что? - Саша чувствовал себя, как во сне.
- Я должен работать, - ответил Евгений Аристархович. - По правилам медицинской этики я должен сначала оказать помощь тому, кто в ней нуждается больше. Так вот, я спрашиваю - Саша, вы в порядке?
- Я? Да, наверное, да…
- Отлично, - похвалил Лукин. Деловито накинул брезент на мертвые лица, сел рядом с Прытковецким и велел ехать в клинику.
- А они… - Сашка проглотил горькую слюну. - Они совсем мертвые?
- Пингвин ты, Глюнов, - ответил Ноздрянин, уже успокоившийся - в присутствии Лукина все старались быть вежливыми и сдержанными, - Чему вас в ваших университетах учат? Мертвые, мертвые… Я ж те сказал: код 19-а.
- Не пингвин, - как будто из другого измерения, услышал Саша свой собственный голос. - Вы имеете в виду панду - у которой глаза такие же круглые, какими кажутся у меня из-за очков.
- Вот так, Глюнов, вы, интеллигенты, и дуреете от своих опытов, - захихикал Ноздрянин, явно, если использовать терминологию, подслушанную у Евгения Аристарховича, сублимируя пережитое беспокойство в нервический смех. Охранник хлопнул Саша по плечу, очевидно, чтобы подбодрить: - Панды ж толстые, это даже моя дочура четырехлетняя знает, а ты - пингвин. Пингвином и помрешь…
Смерть… До этого дня Саша видел только одного мертвого человека - бабушку, да и то мама просила подойти к гробу, попрощаться, но Саша так и не смог поверить, что лежащая в обитом малиновом атласом ящике старушка, желтая и застывшая, как кукла из воска, его бабушка. Та самая, которая рассказывала сказки, пекла пироги и сварливо отчитывала за разбросанные по комнате вещи. Она долго болела, пропитав их дом запахом лекарств и старческой немощи, сетовала, что врачи не понимают, что сын пропадает на работе, а невестка - что невестка? С ней даже поссориться нельзя, уж больно хорошая… Отец на похоронах сидел у гроба, сжав руки на коленях, молчал, и Сашка старался смотреть на него, такого непривычно тихого, а вовсе не на чужую куклу, которая когда-то была бабушкой…
Оказывается, смерть бывает и другой - перепачканной кровью, скрючившейся под брезентом в чужой машине и наблюдаемый любопытными посторонними, - и Сашка был вовсе не рад такому открытию.
День катился своим чередом; неунывающий шутник, продолжавший трезвонить по служебному телефону и выдерживать стойкое молчание, пока Глюнов спрашивал «Алло?», не желал униматься; тетя Люда, уже в курсе произошедших событий, прислала Саше обед в большом металлическом термосе; Петренко, что чрезвычайно удивительно, еще не успела узнать подробности, а потому накрасилась почище индейца на тропе войны и отправилась искать Ноздрянина… Всё как всегда. И то, что два молодых здоровых парня вдруг умерли, волновало, казалось, только Сашу Глюнова, да и то по юности лет и вследствие врожденной добросердечности.
Саша пытался отвлечься от ужасной картины, вновь и вновь всплывавшей в памяти - два лица, одно худое, с нездоровой угристой кожей, другое круглое, с восточными широкими скулами и выразительными черными бровями; и мертвые глаза с отстраненным любопытством умалишенных смотрят в пустоту, закрытую брезентом; - а потому вновь и вновь рисовал один и тот же график для бухгалтерии. Монфиев требовал, чтобы график отражал экономию предприятия за истекший период; никакой экономии, естественно, не было, но «вы же, Саша, умный, должны что-нибудь сообразить».
Не соображалось, хоть умри…
Снова подал голос черный заслуженный ветеран конторского дела.
- Алле? - спросил Саша по въевшейся привычке.
- «Аист», я «зубр», - ответил голос далекого и притерпевшегося к глюновской вежливости Догонюзайца. - Вызови Лукина, у нас код 19-а.
- Уже знаю, - ответил Сашка, грустно вздыхая. - Прытковецкий повез Евгения Аристарховича в клинику, чтобы тот сделал вскрытие и определил в морг, до приезда властей и родственников.