Тот, кто желает во всех подробностях ознакомиться с историей десяти королей, сменявших друг друга, сражавшихся, заключавших союзы на протяжении семидесяти трех лет независимости Италии, вынужден обращаться к иностранным монографиям, которые по большей части уже устарели, поскольку были написаны в то время, когда еще не вышли в свет критические издания грамот королей Италии.
Вслед за историками раннего Средневековья авторы старых монографий описывают этих королей как «быструю и неясную фантасмагорию», как лишенных индивидуальности безликих марионеток, которыми руководила безымянная толпа неугомонных, мятежных вассалов[4].
И все же в этих хрониках, пусть даже неполных, в этих грамотах, пусть даже лишенных индивидуальности, вырисовывается образ каждого из этих королей со всеми их провинностями, ошибками, неудачами: образ, который настолько ярок, что практически обретает осязаемую структуру, очертания человеческого тела, отличные от других[5].
Гвидо Сполетский, расчетливый авантюрист, циничный, но ловкий и даровитый, совсем не похож на Беренгария I, храброго и готового простить оскорбившего его человека, но пасующего перед людьми и обстоятельствами: так же мало похож он и на Арнульфа Каринтийского, германского императора, который появился и исчез, подобно метеору, выказав необыкновенную энергию.
Людовика Прованского, молодого и неосторожного, Рудольфа Бургундского, амбициозного и глупого, нельзя спутать ни друг с другом, ни с Гуго Вьеннским, еще более амбициозным, чем его пасынок, которому он наследовал, но оказавшимся хитрее Улисса. Тем более нельзя сравнивать Гуго с честолюбивым, но упрямым и жестоким Беренгарием Иврейским, постоянно терпевшим крах из-за случайностей, которых, не обладая политическим чутьем, он не мог ни предвидеть, ни понять.
Ламберт, Лотарь, Адальберт, три сына королей, ставших соправителями своих отцов: что у них было общего? Красивый, умный, энергичный, полный искрометного обаяния Ламберт; слабый и болезненный Лотарь; воинственный, упорный интриган Адальберт, испробовавший все пути в надежде обрести потерянное королевство.
Этих королей и императоров окружали женщины, активно вмешивавшиеся в политику: Агельтруда Сполетская, Берта Тосканская, Эрменгарда Иврейская, Мароция, дочь Феофилакта, Аделаида Бургундская.
Три поколения крупных феодалов — непокорных, строптивых, всегда готовых на новые выходки, — вершили судьбы Итальянского королевства. В толпе ясно различимы яркие персоналии епископов: это — Манассия, Адалард, Лиутпранд, Аттон Верчеллийский, Ратхерий Веронский. Выдающиеся личности Пап завершают эту картину: Формоз, Стефан VI, Сергий III, вереница Иоаннов с IX по XII.
А в глубине картины серые неясные массы горожан и крестьян начинали двигаться и защищать собственные интересы, создавать обстоятельства, с которыми будет согласовываться история.
Все эти волнения, интриги и преступления привели к единственному результату: к вмешательству Оттона Саксонского, к возрождению Священной Римской империи и к концу той независимости, на возвращение которой Италия впоследствии потратит девять долгих и трудных веков.
Итак, в книге описана история десяти королей Италии; теперь читателю предстоит решить, удалось ли автору выразить все то, что он, на его взгляд, представил и понял, и, что самое главное, правильно ли он все это понял и представил.
Июнь 1943 г. — июнь 1946 г.
ВВЕДЕНИЕ
Итальянское королевство: территория, экономика, деревни, города, феодалы. — Маркграфства и знатные семьи.
Среди королевств, входивших в империю Каролингов, Итальянское королевство было государственной единицей, у которой наиболее точно определились границы и характерные особенности. С тех пор как Карл Великий доверил управление этим государством Пипину{2}, его границы не изменялись, и даже во время правления его преемников, добавивших к титулу короля Италии императорский титул, не произошло сколько-нибудь значительных изменений.
Итальянское королевство как таковое, по всей видимости, располагалось в границах древнего королевства лангобардов, а власть короля Италии не простиралась на папское государство. С другой стороны, правители Италии, начиная с Пипина, были не только королями Италии, но и представителями императора, либо же императорами в полном смысле этого слова, в связи с чем они могли и должны были вмешиваться во внутреннюю политику папского государства. Учитывая то, что удаленность папских земель от Рима была достаточно велика, а архиепископ Равеннский стремился к автокефалии, императоры стали особенно часто наведываться в экзархат, который в действительности уже стал частью королевства.
Герцогство Сполето, переименованное в маркграфство Сполето, связывали с королевством гораздо более прочные узы, чем те, что некогда объединяли его с лангобардским государством, а Беневенто, Салерно и Капуя, детища старинного беневентского герцогства, отныне находились в сфере византийского влияния[1].
В отличие от заальпийских государств, где никогда не было столицы, в которой бы постоянно находились король и органы управления, столица королевства Италии даже во время владычества франков оставалась в Павии, закрепленной в этом качестве при лангобардах. После распада империи Каролингов, в мимолетный период независимости Итальянского королевства, столицу не перенесли; более того, именно в Павии вопрос о законности права на власть часто решался в пользу государя, а не ее завоевателя.
Несмотря на то что события последних лет, начиная со смерти Людовика II{3}, весьма пагубно повлияли на стабильность государственного строя, первым королям Италии достались в наследство еще действующие указы и учреждения, своими корнями уходившие во времена гораздо более древние, чем период правления Каролингов, в лангобардскую или даже в готскую эпоху[2].
Благодаря долголетнему миру в Итальянском королевстве царило некое подобие благополучия.
Сразу же после лангобардского нашествия государство, безусловно, вступило в нелегкий период своего существования; понесла глубокий урон социально-экономическая структура страны, еще не оправившаяся от ущерба, нанесенного готской войной{4}. Но с течением времени жизнь вошла в свою колею: когда стабилизировались границы и наладились отношения с византийцами и франками, прекратились набеги аваров, которые к тому же ограничивались попытками проникнуть лишь на крайнюю восточную оконечность страны. Начиная с середины VII века многие секторы итальянской экономики возобновили свою деятельность, чему, несмотря на давность лет, можно найти подтверждение в сохранившихся документах.
Деревни вновь заселялись, леса и невозделанные участки земли стали уступать свое место пашням. Торговля вновь ожила, а вместе с ней стали возрождаться ремесла в городах и деревнях.
Вторжение франков в небольшую стратегически важную зону не несло с собой разруху и запустение, следовательно, не могло подвергнуть риску благополучие королевства, а войны, в которых Каролинги боролись за наследство Карла Великого, проходили за пределами Италии. Франкская администрация пришла на смену лангобардской, оставив без изменений и усложнений налоговую систему: франкских, бургундских, баварских сеньоров, попавших в Италию в свите многочисленных правителей из династии Каролингов, одарили землями, владениями, феодами, что, возможно, нанесло ущерб интересам лангобардских аристократов, но отнюдь не повредило большинству населения, которое спокойно продолжило заниматься своими делами.
Из-за незнания даже самых элементарных законов экономики правители не заботились о принятии мер, необходимых для развития сельского хозяйства, ремесленного производства, торговли в стране, а также не предупреждали спонтанные действия отдельных личностей.
Безусловно, серьезным препятствием на пути экономического развития была недостаточная безопасность в государстве: издавшим массу постановлений Каролингам все же так и не удалось установить общественный порядок. Злоупотребления, превышение полномочий, несправедливые поступки со стороны феодалов и королевских чиновников были отнюдь не редки; случаи грабежа и насилия, совершенных малолетними преступниками, — еще более частыми. Но, к счастью, проходимцев всегда меньше, нежели благородных людей, которые, несмотря на страх и нужду, продолжают самоотверженно трудиться, чтобы обеспечить себе и своим семьям средства к существованию; чем, даже не предполагая того, служат интересам общества.