Затем внесли дары, которые новый император преподнес Папе:
Это были золотые, усыпанные драгоценными камнями перевязи и золототканые одежды, предмет гордости герцога Эверарда, отца Беренгария, которые теперь сын принес в дар сокровищнице собора св. Петра вместе с возложенным на него во время коронации императорским венцом в память об этом достославном событии.
Церемония была весьма пышной и торжественной. Неизвестный поэт использовал весь свой талант, чтобы описать ее потомкам, но упустил одну деталь, выяснить которую теперь побуждает нас нескромное любопытство: сопровождала ли Беренгария в Рим его новая супруга Анна?
Королева Бертилла, которая столь часто пыталась воздействовать на Беренгария, используя свой авторитет, скончалась вскоре после 911 года, оставив о себе недобрую память. Она умерла при трагических, окутанных тайной обстоятельствах.
Неизвестный поэт рассказывает о ней так:
Кто же была эта Цирцея, на чьи коварные уговоры поддалась королева? Глоссатор поэмы поясняет: «Известно, по чьей вине она погибла. Цирцея, по рассказам, была публичной девкой, которая с помощью колдовских трав и песен могла изменять облик приходивших к ней людей: и говорят, что именно из-за действий Цирцеи королева отошла от своих честных побуждений…» Возможно ли, что в пятьдесят с лишним лет королева поддалась пагубной страсти, или же ее измена заключалась в чем-то другом? Быть может, королева вступила в преступный сговор с врагами короля и либо отравилась, когда ее преступление раскрылось, либо ее собственный муж заставил ее выпить яд? И кто такая Анна, новая жена, которая появилась в 915 году, накануне коронации, но не носила ни королевского, ни императорского титула? Ее имя — Анна — было редкостью для лангобардской Италии того периода, что дает почву для самых разнообразных предположений: была ли она родом из Равенны, либо из Византии? И что с ней случилось после смерти Беренгария?
Тот, кто в способности фантазировать может сравниться с писателями, которые превратили Ангельбергу во вдохновительницу политических деяний Людовика II, а Агельтруду в злого гения королей сполетской династии, без труда представит себе Анну простой и скромной, лишенной честолюбия женщиной, которая своей нежностью скрасила последние годы жизни одинокого короля.
После тридцати пяти лет брака Беренгарий при трагических обстоятельствах потерял свою жену, в Иврее умерла его дочь Гизла, другая дочь ушла в монастырь в Брешии, интриги отца и мачехи отдалили от него племянника, который мог бы стать его наследником, и старость Беренгария, выросшего в такой же большой и дружной семье, как и семья Эверарда и Гизелы, обещала быть весьма печальной. Что же представляла собой Анна?
Никто из современников не сказал о ней ни единого слова, и Беренгарий, упоминая в грамотах свою новую жену, со сдержанным достоинством, которое отличало его на протяжении всей жизни, называет ее «нашей возлюбленной супругой» (dilectissima coniux nostra). Однако такое обращение соответствовало требованиям протокола. Таким образом, нескромное любопытство потомков так и остается неудовлетворенным[28].
Получив вожделенную императорскую корону, Беренгарий издал несколько постановлений, порадовал кого-то знаками своего расположения и отправился в обратный путь, избрав, однако, вовсе не ту дорогу, которая привела его в Рим. Через Муджелло он поехал в Эмилию, затем вернулся в Ломбардию, а летом снова покинул ее пределы, чтобы нанести визит в равеннский экзархат. И, как будто для того, чтобы почувствовать себя в новом качестве — императора, Беренгарий остановился в Равенне. Нет никаких доказательств того, что он провел там ассамблею или, по крайней мере, судебное собрание. Тем не менее нужно признать, что либо то, либо другое состоялось, поскольку Беренгарий не преминул бы использовать эту императорскую прерогативу[29].
После пышных празднеств в Риме и чествования, устроенного магнатами королевства, у Беренгария создалось впечатление, что после императорской коронации он стал обладателем чего-то гораздо более существенного, чем просто титул. Впрочем, очень скоро ему пришлось спуститься с небес на землю. Беренгарий, в отличие от Гвидо и Ламберта, не обладал ни острым умом, ни сильным характером. Во время его правления все посткаролингские государства переживали период глубокой депрессии: ни одно из них не могло похвастаться правителем, который оказался бы в состоянии предпринять поход за пределы собственного королевства. Карл Простоватый, Людовик Дитя, Конрад Франконский предпочитали оставаться в границах своих владений. При Беренгарии в области международной политики ничего не происходило: все были обеспокоены неурядицами в своих землях и не вмешивались в чужие дела. Однако, по всей видимости, Беренгарий не интересовался и внутригосударственными проблемами, которые в прежние времена пытались решить Гвидо и Ламберт.
Беренгария не волновало даже положение дел в Южной Италии, которую он оставил на произвол судьбы и византийцев. Со времен Гвидо и Ламберта улучшений в сфере безопасности и общественного порядка не наблюдалось, однако Беренгарий не издавал новых капитуляриев, вероятно, полагая, что это ни к чему не приведет, поскольку никто и никогда не считался со старыми. В среде знати он не был слишком популярен: как и Гвидо, он искал поддержки у епископов, осыпая их щедрыми дарами.
Гвидо и Ламберт проявляли щедрость, когда было необходимо вознаградить верных им людей: но старались, чтобы казна от этого не страдала. Беренгарий, напротив, расточал дары, подобно королям героической эпохи, которые отнятое у побежденных отдавали победителям: но сам-то Беренгарий был одним из самых неудачливых полководцев своего времени. Начиная с 883 года, когда был предпринят поход против Гвидо, и вплоть до сражения при Фьоренцуоле в 923 году он терпел поражения, одно за другим. Его успехи на политическом поприще, восхождение на королевский трон и последовавшую за этим императорскую коронацию с большой долей вероятности можно расценивать не как плоды его дипломатической деятельности, а как стечение обстоятельств, которым он не сумел воспользоваться, чтобы добиться окончательного успеха, как это сделали бы другие на его месте.
Несостоятельность императора обнаружилась сразу же после его коронации. Хорошие отношения, которые как будто бы связывали его с представителями тосканской династии, быстро испортились, и Беренгарий решил, что пришло время применить силу. Он внезапно атаковал прибежище Берты и Гвидо, захватил их в плен и отправил их в заточение в Мантую. Однако чиновники и вассалы тосканских маркграфов столь яростно воспротивились передаче городов и замков императорским представителям, что Беренгарий был вынужден уступить и освободить пленников.
Подавление тосканского мятежа могло бы стать первым серьезным шагом на пути к установлению королевского влияния на всех сеньоров королевства. Вынужденная капитуляция Беренгария, напротив, положила начало серии заговоров, последний из которых стоил ему жизни[30].
Беренгарию не хватало сил, чтобы держать в узде крупных феодалов, и в то же время он был слишком силен, чтобы покорно повиноваться их воле. У магнатов было более чем достаточно причин для того, чтобы решить, что нужно посадить на его место другого короля. Новый король должен был дать им все то, чего они не получили от Гвидо. Выбор знати пал на Рудольфа II Бургундского{14}.