История международных отношений, в которые вступали итальянские короли, — намного интереснее, чем военная история. Беренгарий I ограничился выяснением отношений с Арнульфом Каринтийским, о чем мы уже говорили. Гвидо лишь поддерживал связь с Фульком Реймским во Франции, а о Рудольфе II сказать практически нечего. Правда, Гуго уделял повышенное внимание связям с соседними государствами, постепенно выходя из периода изоляции, последовавшего за распадом империи Каролингов.
Письма, в которых Гуго сообщал своим «коллегам» о своем вступлении на трон Итальянского королевства, дали бы историкам весьма интересный материал. Поэтому остается лишь горько сожалеть о том, что Лиутпранд, которому Гуго поручил отвезти эти письма, весьма детально описал дары, переданные в Византию его отцом, но даже не намекнул на содержание самих писем[20].
В начале своего правления Гуго был занят в первую очередь налаживанием отношений с Иоанном X. Папа был самой серьезной политической фигурой на Апеннинском полуострове, в чем Гвидо и Ламберт убедились на собственном горьком опыте. Благодаря своим дружественным отношениям с Иоанном X Беренгарий получил императорскую корону. Гуго собирался пойти по такому же пути и приложил все усилия для достижения этой цели. Он регулярно проводил переговоры с Иоанном X, сочетался браком с Мароцией, сражался и заключал перемирия с Альберихом, но так и не преуспел в своих начинаниях.
Императорский титул на протяжении вот уже 125 лет был неразрывно связан с короной Италии. Не претендуя на него, Гуго, как и все его современники, отказал бы себе в самой главной прерогативе. Но для Альбериха появление нового императора было бы катастрофой: оно положило бы конец образу правления, который облек властью и славой самого Альбериха и принес мир и спокойствие в Рим. Столкновение двух этих позиций привело к состоянию непрекращающейся войны. Удивительно, но такой ловкий и циничный политик, как Гуго, не догадался, что вырванная силой императорская корона не принесет ему и доли того престижа, который дало бы ему свободное и обдуманное волеизъявление понтифика. В данном случае история показывает нам один из примеров того, как ловкие и циничные люди выбирают неверный путь и упорно идут по нему до конца, вопреки всем и всему.
Альберих с подчеркнутым уважением относился к религиозной независимости понтификов, оставляя за собой право принятия любых решений в области политики. Было бы весьма любопытно узнать, какие отношения связывали Гуго и Пап, которые находились на престоле во время его длительного конфликта с Альберихом. Мирный договор 936 года был заключен после вмешательства Папы Льва VII, при посредничестве аббата Эда из Клюни; по ходатайству Гуго и Лотаря Лев VII пожаловал Эду две значительные привилегии. Также неизвестно, какую позицию по отношению к королю занимали трое Пап: Стефан VIII, наблюдавший появление Гуго в Риме и его отъезд оттуда в 941 году; Марин II, чей период правления совпал с возобновлением мирных переговоров Эдом из Клюни, и Агапит II, ставший очевидцем заключения мирного договора, который более никогда не был расторгнут, поскольку Гуго вскоре умер.
Столь же важными для Италии были отношения с Византией, которые Гуго начал налаживать, как только взошел на трон, и в дальнейшем тщательно поддерживал. Следуя по проложенному Гуго пути, Беренгарий II и Адальберт сохраняли связь с Византией и старались заручиться ее поддержкой.
Гуго возобновил отношения и с Германией, желая положить конец любым походам германцев на полуостров, а Беренгарий понял, что совершил серьезный промах, подчинившись германскому королю, когда было уже слишком поздно. Гуго, как во внутренней, так и во внешней политике всегда больше полагался на искусство переговоров — и интриг, — чем на силу оружия. Но если вспомнить, какими способами он разрешал свои противоречия с королями Раулем и Рудольфом, улаживал разногласия с сарацинами и венграми, с Ламбертом Тосканским и Анскарием Иврейским, станет очевидным, что на дипломатическую деятельность Гуго наложили отпечаток две присущие ему черты, отмеченные Лиутпрандом: он был умен и предприимчив. В то же время ему были присущи и отличительные черты той эпохи: непостоянство и коварство.
Разумеется, нам хотелось бы узнать как можно больше о придворной жизни, о королевском дворце, о королевских виллах; однако никто и ничего нам о них не рассказывает.
Известно, что во времена Беренгария I была богато обставлена королевская часовня, что он осыпал церкви щедрыми дарами и ими же чествовал Папу в день своей коронации. Мы знаем, кто был его врачом, что среди дворцовой прислуги были «постельничьи, слуги для гостей, хранители павлинов и другой живности» (cubicularii, hostiarii, pavonarii, altilium custodes)[21]. О Гуго мы знаем, что среди его прислуги было несколько провансальцев, приехавших из его доменов, что он любил пение и музицирование своих пажей, что однажды в молодости он обменял одно из своих земельных владений на шитую золотом мантию[22]. Листая книги по истории искусства, можно заметить, сколь малое количество предметов и памятников IX–X веков без указания даты создания или имени владельца ученые осмеливаются точно датировать. Никто и никогда не сможет сказать, представлял ли перестроенный королевский дворец в Павии художественную ценность.
Жизнь королевского семейства во дворце протекала по правилам, установленным королевой, как сообщает «Право города Павии»[23]. По всей видимости, жизнь при дворе если и была жестко регламентирована церемониальными нормами — в чем мы сомневаемся, поскольку короли и императоры слишком часто сменяли друг друга и не успевали создавать устойчивую традицию, — все же рознилась, поскольку у власти оказывались женщины совершенно разного нрава и темперамента: властная Агельтруда, несдержанная Бертилла, простоватая Анна; оскорбленные и заброшенные мужем Альда и Берта, мудрая и добродетельная Аделаида, жадная и жестокая Вилла. Однако никакие подробности о праздниках, обычаях, развлечениях до нас не дошли. Единственный известный факт состоит в том, что в 950 году Аделаида повела за собой всех жителей Павии навстречу процессии, которая несла в город мощи святых Синезия и Теопомпа. Надеялись, что эти святые прекратят эпидемию чумы. Королева принесла в дар святым два «покрова» (coopertoria): один — из расшитой золотом ткани, другой — с восхитительной вышивкой[24].
Мы можем воображать королей, королев и магнатов королевства в их украшенных золотом и вышивками одеждах, которые могли стоять самостоятельно — «одежды, от золота и украшений жесткие» (vestes signis auroque rigentes), сообщается в «Деяниях Беренгария» (Gesta Berengarii, IV, 195) — и были усыпаны драгоценностями. Мы можем рисовать в своем воображении кровати с инкрустациями, шитые покрывала, ценную посуду, представлять себе религиозные церемонии, в которых участвовали наши герои, официальные приемы, ассамблеи, пиры, на которых подавали изысканную еду из всех стран мира и изумительные напитки старинной выдержки. Но нет ничего, что могло бы вдохнуть жизнь в это молчаливое великолепие.
Лиутпранд утверждает, что Гуго «снисходил до нужд бедняков и очень беспокоился о церквах». То же можно сказать и о его предшественниках: проводить некоторые благотворительные мероприятия, например, раздавать еду и одежду беднякам, государям приходилось в силу своего положения. Однако Лиутпранд добавляет, что Гуго «не только с любовью относился к церковным мужам и философам, но и весьма чтил их». Как его покровительство людям науки выражалось на деле, нам неизвестно. Впрочем, те образованные люди, которых Оттон хотел переманить в Германию вместе с бесценными книгами, сложились как ученые во времена правления Гуго. Не следует забывать, что именно при дворе Гуго воспитывалась Аделаида, которая была не только набожна, но и образованна.