Я нанес Киану еще один удар кулаком в лицо, но ему каким-то образом удалось встать коленями между нами, и он оттолкнул меня от себя так, что я упал на кофейный столик. Он был на мне в мгновение ока, рыча мне в лицо, когда его рука обхватила мое горло и он сжал его достаточно сильно, чтобы перекрыть мне доступ кислорода.
Небольшая часть моего мозга приняла во внимание тот факт, что он явно сдерживал свои удары всякий раз, когда мы дрались раньше. Но это существо, смотревшее на меня сверху вниз, совсем не сдерживалось.
— Какого хрена вы делаете? — Блейк взревел за секунду до того, как его вес тоже врезался в нас.
Ему удалось сбросить с меня Киана, но я еще не был готов закончить, поэтому вместо этого замахнулся на него, костяшки моих пальцев хрустнули, когда я ударил кулаком под подбородок Блейка, заставляя его закрыть рот.
В любом случае, Блейк в последнее время балансировал на тонкой грани своего самоконтроля, и этого было достаточно, чтобы сломать его.
Ботинок Блейка врезался мне в ребра, когда он столкнул меня с кофейного столика, и боль заставила мое тело запеть под новую мелодию. Киан, возможно, был прав по этому поводу. В агонии была какая-то утонченная красота. Нечто, что пронизывало все остальное и соединяло твое тело с твоей душой.
Мы трое снова столкнулись, и на мгновение между нами не было ничего, кроме кулаков, боли и ярости.
— Хватит! — Наконец взревел Киан, уперев руки мне в грудь и отбросив меня к витражному окну, прежде чем тоже оттолкнуть Блейка на шаг назад.
Мы стояли там, тяжело дыша, глядя друг на друга, и каждый маленький секрет, который висел между нами, казалось, расширился и заполнил эту гребаную комнату.
Эминем все еще играл, хотя я не узнал эту песню. В каком-то долбаном смысле это казалось правильным. Текст песни был злым, горьким, обвиняющим.
Блейк медленно протянул руку и коснулся панели управления на стене, чтобы выключить звук, и мы погрузились в такую густую тишину, что я почувствовал, как она давит мне на кожу.
— Все должно было пойти не так, — прорычал я, чувствуя железный привкус крови на языке.
— Ты не можешь планировать каждую гребаную мелочь в жизни, Сэйнт, — прорычал Киан. — Это не жизнь.
— Значит, ты думаешь, что лучше прогуливаться по жизни без какого-либо плана, кроме как посмотреть, каких придурков ты сможешь избить в следующий раз? — Недоверчиво спросил я.
— По крайней мере, я нашел лекарство от пустоты внутри себя, — прорычал он.
— Это не лекарство, — вмешался Блейк. — Это гребаное отвлечение. Ты жаждешь борьбы, потому что не хочешь смотреть на то, кто ты есть без нее. Ты не хочешь рисковать, чувствуя что-то настоящее, поэтому ты подавляешь все это насилием.
— Так кто же я тогда без этого? — Спросил Киан, от пота на его коже заблестели татуировки. Он всегда утверждал, что изображения на его теле ничего не значат, но я не был уверен. Либо он просто не хотел говорить нам, что за ними стоит, либо его подсознание подталкивало его выбирать татуировки, которые отражали его тьму. Боль. То, что мы все знали о его прошлом, но никогда не обсуждали.
— Ты мог бы стать кем захочешь, — прорычал Блейк. — Но ты просто все время выбираешь легкий путь. Ты думаешь, что то, что ты самый крутой мудак в комнате, делает тебя дерьмом, но ты все равно гребаный трус. Ты не делаешь ни единого гребаного выбора, который не был бы эгоистичным.
— Я ничего не могу поделать, если Татум выберет меня, а не вас, придурки, — огрызнулся Киан, игнорируя большую часть того, что сказал ему Блейк. — И я не собираюсь извиняться за то, что пригласил ее на свидание прошлой ночью.
— Она могла сбежать, — прорычал я. — И что бы мы тогда делали?
— Она этого не сделала, — легкомысленно ответил он.
— Она наша девушка, — сказал Блейк, проводя пальцами по волосам и пытаясь сохранять спокойствие. — Что означает, что нам нужно принимать решения о том, что она делает, как единое целое, а не просто делать с ней все, что, черт возьми, мы захотим, и вызывать такого рода передряги!
— Это невозможно, и ты это знаешь, — отрезал Киан. — Возможно, у нас много общего, но мы хотим от нее разных вещей. Для начала этот сраный наряд гребаной деловой женщины.
— Нет, — согласился я. — Ты бы предпочел нарядить ее как уличную шлюху и трахнуть точно так же. Не пытайся притворяться, что дело не только в этом.
— И все же ты не слышишь, чтобы я жаловался, когда ты заставляешь ее стоять на коленях на гребаном полу по полтора часа каждое утро. Или как ты заставил ее следовать твоему гребаному распорядку в точности, чтобы убедиться, что ты получаешь все свои гребаные блюда в ту минуту, когда ты их захочешь, — огрызнулся он.