Проблема была в том, что папа был единственным человеком в моей жизни. Возможно, это было эгоистично, но я не хотела отказываться от него. Мы так часто переезжали, что единственные друзья, которые у меня были, оказались недолговечными как хорошая погода. С годами я больше стала предпочитать компанию книг, чем людей, когда папы не было рядом. Персонажи никогда не смогли бы сбежать от меня. Не тогда, когда я могла запереть их в своем «Kindle» до конца времен. Сосунки.
Я бьюсь затылком о сиденье, понимая, что это глупо, но меня это не волнует, и я рычу от досады.
— Почему я не могу просто поехать с тобой?
— Не возвращайся к этому старому спору, Татум. Мы уже давно это решили. Не то чтобы я хотел оставлять тебя здесь.
Я повернулась к нему, обнаружив в его глазах столько любви, что у меня защемило сердце. Папа был моей единственной постоянной вещью в этом мире. Как бы мне ни было неприятно это признавать, выходя из машины в это жуткое здание, как из фильма ужасов, я немного нервничала. И из-за безумного взгляда, которым наградил меня папа, и пистолета, который он только что спрятал в моей сумке, я не совсем получала успокаивающие флюиды, в которых нуждалась прямо сейчас. Конечно, меня учили стрелять, драться и добывать пищу. Но это не был апокалипсис. Я думаю, что по сравнению с ним, это была бы прогулка в парке. Потому что это было единственное, чего я действительно боялась. Привязанности.
Обычно я могла влететь в жизнь человека и исчезнуть из нее как ветерок, никогда не привязываясь. В этом я была профессионалом. Но здесь я собиралась проводить двадцать четыре часа в сутки в компании других подростков. Мне предстояло "приложить усилия", "выйти из своей зоны комфорта" и — боже упаси — "смешаться с толпой". Хотя идея завести настоящих друзей всегда привлекала меня, реальность заключалась в том, что я всегда была готова встать и оставить их позади. Чтобы мой пейзаж изменился, а вместе с ним изменились и лица вокруг меня. Но все было бы не так. Папа записал меня на весь выпускной год.
— Не надо меня ненавидеть, — тихо сказал он, и я поджала губы. Мне было семнадцать. Еще бы год и у нас даже не было бы этого разговора. Почему судьба должна была быть такой стервой?
Охранник пропустил нас через двое огромных железных ворот, и папа нажал на рычаг, когда мы проехали через них.
— У тебя есть перцовый баллончик? — Спросил он.
— Ага.
— А твоя тактическая ручка?
— Ага.
— А твой брелок для самозащиты?
— Да, папа, — простонала я. — Ты же знаешь, что мне вообще-то не разрешают ничего из этого дерьма здесь, верно? Если меня поймают…
— Я слишком хорошо тебя обучил, чтобы ты могла попасться, — гордо сказал он, и улыбка тронула мои губы.
— Что ж, это правда, — признала я, и он одарил меня ухмылкой.
Мы подъехали к огромным деревянным дверям, и я постаралась не испытывать страха перед зданием. Хотя оно выглядело довольно-таки устрашающе.
Сбоку от него появился парень, направлявшийся к нам по тропинке, и от его вида у меня перехватило дыхание. Как будто воздух на самом деле только что превратился в камень? Я не могла вдохнуть ни грамма воздуха.
На нем была футбольная майка "Титанов" цветов школьной команды "лесной зеленый" и "белый", материал облегал его мощное тело. Его лицо могло бы очаровать змею за милю, каждая линия и черточка такие угловатые, какие я когда-либо видела только в журналах. Его чернильные волосы падали на глаза цвета нефрита, а мальчишеская улыбка выглядела так, словно ему нужно было регулярно питаться невинными девчачьими сердцами, чтобы сохранить себя в целости.
Я не была той добычей, к которой привык этот охотник, но я также не могла отрицать, что мои щеки вспыхнули, и я все еще задыхалась, по-видимому, от нехватки воздуха. Мои светлые волосы, голубые глаза и полные губы были не чем иным, как миражом, нарисованным моей генетикой. Они были поверхностными, но я знала, как использовать их силу, когда мне это было нужно. Этот парень также умело пользовался своей. Но там, где я носила свою кожу как щит, он носил ее как оружие.
Он шел вперед медленной, непринужденной походкой, которая говорила о том, что он полностью контролирует ситуацию, и он закатал рукава, прежде чем наклонится, чтобы постучать в мое окно. Папа опустил его нажатием главной кнопки, приоткрыв на дюйм, и свирепо уставился на пожирателя сердец.