Выбрать главу

К сожалению, имен людей, вошедших в кружок Георгия Лапифа, мы фактически не знаем. Разве что, можно вспомнить об упоминании Никифором Григорой в его «Истории» имени его ученика Григория Агафангела, пребывавшего на Кипре в течение трех лет, встречавшегося с Лапифом и его единомышленниками и хорошо представлявшего светскую культурную жизнь при дворе Гуго IV. Агафангел являлся, по видимости, одним из основных информаторов Гриторы о происходящем на Кипре. Какова была интерпретация этой информации, мы уже знаем. Среди беженцев-антипаламитов находился также митрополит Сидонский Кирилл, прибывший на остров в 1355 г.[108] По словам Никофора Григоры, и сам руководитель антиисихастского кружка Георгий Лапиф, и его друзья были не только хорошо известны кипрскому монарху, но и находились непосредственно рядом с ним. Гуго очень уважал и ценил Лапифа, часто приглашал его к себе и получал истинное наслаждение, наблюдая, как тот ведет дискуссии и обезоруживает своих оппонентов неопровержимыми аргументами. Григора также утверждает, что кипрский монарх наслаждался образованностью и речью Лапифа и хотел набраться от него и латинской, и греческой премудрости, ибо тот являлся носителем обеих и «многоопытен в мудрости и языке обеих наций»[109]. Сам король, по сведениям византийского автора, также обладал серьезными познаниями в латинской философии и всегда держал при себе латинских мудрецов[110].

Косвенным доказательством тому является присутствие при дворе теологов Парижского университета, ставших затем иерархами латинской церкви на Востоке: Элиаса де Набино, архиепископа Никосии, и иерусалимских патриархов Раймонда Беквини и Петра Палодского[111]. Особым расположением монарха пользовался также папский нунций кармелит Петр Томас, которого он ценил прежде всего как теолога: «Даже если бы Вы не были папским нунцием и епископом, — передает слова Гуго IV, обращенные к Петру Томасу, Филипп де Мезьер, — тем не менее, за то, что Вы — магистр теологии, и за Ваши доблестные дела мы хотели бы почитать Вас»[112].

Гуго IV можно назвать и королем-строителем. Он не жалел средств (благо они у него были) на строительство храмов и монастырей. При нем было завершено сооружение собора св. Николая в Фамагусте, построено аббатство Белапаис, один из лучших образцов готической архитектуры на латинском Востоке, возведена капелла в доминиканском монастыре в Никосии[113], в котором Гуго и завещал себя похоронить. Воля короля после его смерти была исполнена.

Следует ожидать, что сам король принимал участие в интеллектуальных дискуссиях и нередко поражал своих слушателей своими идеями и способностью красиво их излагать. Иначе нельзя объяснить восхищение византийских авторов красотой его речи. Ведь для Никифора Григоры виртуозное владение языком было едва ли не самым важным показателем интеллекта и элитарной образованности собеседника. Хорошо известно его высокомерно-пренебрежительное отношение ко всем этим землекопам, горшечникам и рыбакам «с их бессловесной жизнью»[114]. На риторику как на одну из самых важных областей знания, которой правитель должен владеть на уровне искусства, указывал также Георгий Лапиф[115]. В конце XIV в., много лет спустя после смерти Гуго, как о блестящем ораторе о нем вспоминал французский автор, любивший Кипр как свою родину, Филипп де Мезьер. Он писал: «Когда Гуго произносил речь во время богослужения, если бы он услышал хотя бы одно слово в королевской капелле от своих рыцарей или кого-либо другого, он бы громко стукнул перед капеллой во время речи, и снова воцарилась бы полная тишина. Что за чудо!» — восклицает автор и продолжает далее восхищаться добродетелями короля[116]. Таким образом видно, что двор Гуго IV Лузиньяна становится одним из культурных центров Леванта, центром притяжения интеллектуальной элиты как из Западной Европы, так и Византии и арабского Востока, местом, где нашли благодатную почву раннегуманистические идеи XIV в.[117]

К сожалению, сами кипрские хронисты оставили нам очень немного сведений о времени его правления. Леонтий Махера больше рассказывает о чудесах, стихийных бедствиях или нашествии саранчи, нежели о деяниях короля. Вся же последующая хронистика полностью основана на сочинении Махеры и зависима от него, соответственно, мало чего добавляет к чудесам, знамениям и злоключениям этого времени. Европейские и византийские источники (как нарративные, так и документальные) проливают значительно больший свет на личность и деяния этого короля,чем кипрские.

вернуться

108

Cyprus: Society and Culture... P. 233-234.

вернуться

109

Nicephori Gregorae Byzantina istoria. III. P. 29-30.

вернуться

110

Nicephori Gregorae Byzantina istoria. III. P. 29.

вернуться

111

Schcibel Ch. Elias of Nabinaux, Archbishop of Nicosia, and the Intellectual History of Later Medieval Cyprus // Cahiers de l'Tnstitut du Moyen-Age grec et latin. 68. 1998. P. 35-52; Schabel Ch. Archbishop Elias and the Sinodicum Nicosiense // Aimuarium historiae conciliorum. 32/1.2000. P. 61-81.

вернуться

112

Schabel Ch. Hugh the Just... P. 127; Boustron F. Chronique de Pile de Chypre / pub], par R. Mas-Latrie. Paris 1886. (Repr. Florio Bustron. Historia overo commentarii de Cipro. Nicosia, 1998). P. 253; Mezieres Ph. de. The Life of Saint Peter Thomae / ed. J. Street. Roma, 1954. P. 80.

вернуться

113

Enlart C. Gothic Art and the Renaissance in Cyprus / transl. and ed. D. Hunt. London, 1987. P. 174-200.

вернуться

114

Медведев И. П. Византийский гуманизм. СПб., 1997. С. 23.

вернуться

115

Migne J.-P. PG. Paris, 1865. No. 149. Col. 1009.

вернуться

116

Mezieres Ph. de. Le songe du vieil pelerin / publ. par. G. W. Coopland. Cambridge, 1969. Vol. II. P. 253.

вернуться

117

См. также: Bliznvuk S. L'Die Fremden amHofe der Konige von Zypemim 14/15. Jhd. //Επετηρϋδα. Κϋντρο Επιστημο ΛΤκϋν Ερευνϋν. XXXI. 2005. P. 109-125.