- Ничего подобного. Она мечтала, чтобы я сидел в директорском кресле какого-нибудь промышленного предприятия. Но все-таки потакала моему рвению на сцену. В пятнадцать лет я благодаря ей оказался в Большом театре. Правда, в роли монтировщика декораций. Обычно я стоял за кулисами и, открыв рот, слушал все оперные партии, а сзади мне тем временем орали: "Иди сюда! Пора декорации менять!"
И вот как-то на спектакле "Ромео и Джульетта" с Майей Плисецкой между первым и вторым актами я остановился посреди сцены и задумался о красоте балета. И не заметил, как тихо раскрылся занавес, и я оказался перед тысячью глаз, в недоумении глядящих на меня. Я развернулся и гигантскими прыжками улетел со сцены. Зал зааплодировал, начальство закричало: "Ты уволен!", а Плисецкая после спектакля подарила мне букет роз и, улыбнувшись, сказала: "Молодой человек, как вы талантливы!"
Вскоре мама похлопотала, чтобы меня взяли статистом в Театр сатиры. Режиссер Маргарита Микаэлян прослушала меня и представила труппе. "Как тебя зовут?" - спросил Валентин Николаевич Плучек. "Саша Пятков", - представился я, и все захохотали. До сих пор не понимаю, что было в этом смешного. Но Плучек неожиданно сказал: "Когда-нибудь из этого парня выйдет настоящий комедийный киноактер".
Но я взял и уехал в то самое путешествие по Волге, и меня опять уволили.
Потом я оказался в Народном театре, где в 17 лет играл роль Тетерева, певчего, в "Мещанах" и произносил трагические монологи, а вечерами дома дико ругался со всеми своими родственниками. Я называл их мещанами, заявлял, что они ничего не понимают в жизни. А родители, в свою очередь, не могли смириться, что я не хочу быть директором или, на худой конец, инженером: "И почему этот парень уверен, что станет известным артистом?"
- А действительно, почему? Ты же всегда хорошо пел. Мог бы пойти в Гнесинку или хотя бы в училище Иппполитова-Иванова.
- Знаешь, что я с годами понял? Во всем существует мистика. Моя жизнь - это сплошные мистические переплетения. Вот мне шестнадцать лет. Я учусь в Московском энергетическом техникуме. Ранняя весна, душа полна музыки, щебета птиц. В голове моей звучат удивительные мелодии Марио Ланца, пластинку которого я купил накануне и слушал с утра до ночи. Я прихожу в Александровский сад и сажусь на первую попавшуюся скамейку. Рядом сидит пожилая женщина, которая неожиданно обращается ко мне: "Молодой человек, извините, но я не могу подняться. Помогите мне, пожалуйста". Я помог, проводил ее до машины и даже довез до дома. Эта женщина полностью изменила мою жизнь и стала моим главным учителем. Блистательная русская актриса Александра Сергеевна Мезенцева, маэстро - как я ее звал. Она прошла школу великого Вансо, у которого учился еще Шаляпин, соединила вокал с актерским и режиссерским мастерством. Она мечтала увидеть меня на оперной сцене и много со мной занималась, но судьба распорядилась по-своему.
Спустя много лет я выполнил ее желание - пел в театре "Новая опера" в мюзикле "Tomorrowland" ("Страна завтрашнего дня"). Накануне премьеры я вновь купил диск Марио Ланца. Шел на премьеру, слушал его голос в плэйере, и на пейджер мне пришло сообщение: "Саша, маэстро умерла". Круг замкнулся.
- Александр и Александра встретились в Александровском саду... Тут, действительно, какое-то знамение. Но ты все равно решил стать актером драматическим?
- Да, я пришел в Щепкинское училище при Малом театре и на прослушивании читал отрывок из "Тараса Бульбы". В душе моей еще не прошла боль после потери отца, и я так крикнул: "Батько! Где же ты?!", что комиссия была потрясена. Видимо, соединение образа с моими личными ощущениями было столь органичным, что мне тут же сказали: "Твое место только в Малом..."
Мы с Борей Невзоровым получили на экзаменах высшие баллы и стали надеждой курса. Но нас тем не менее постоянно выгоняли за необузданный темперамент и анархизм. А потом принимали вновь. Мне было жутко тесно в тех стенах, в тех рамках, в которые нас заталкивали, и меня просто разрывало от нетерпения что-то сделать, сказать, сыграть. Если бы не Виктор Иванович Коршунов, не знаю, куда бы меня еще закинула судьба.
- И куда она тебя закинула после училища?
- Как ни смешно, вновь в Театр сатиры. Какое высочайшее счастье было оказаться в самом любимом мною театре! В лучший его период, в самый расцвет, рядом с любимыми великими актерами Андреем Мироновым, Татьяной Пельтцер, Георгием Менглетом, Верой Васильевой, Валентиной Токарской, какое наслаждение было играть в дуэте с Анатолием Папановым в спектакле "Маленькие комедии большого дома" и петь романс "Пой, ласточка, пой!".
И вдруг однажды все вокруг стали говорить мне одну и ту же фразу: "Сашка, ты должен сниматься в кино! Ты должен сниматься в кино". Я удивлялся, ничего не понимал, мне прекрасно работалось в театре. Но все-таки стал задумываться.
И надо же было именно тогда повеситься Куросаве!
- ???
- Ну не сложилось что-то у великого японского режиссера, и он решил уйти из жизни. Его вытащили из петли и пригласили на "Мосфильм" снимать "Дерсу Узала". Моя фотография попала к нему в руки в числе других двухсот здоровых молодых людей набирали на роли казаков. Когда мне сообщили, что меня хочет видеть Акиро Куросава, я медленно сполз со стула.
И вот играю я Индийского петуха в детском спектакле "Пеппи Длинный чулок", а сам только и думаю о предстоящей встрече. Нервничаю. Отыграв, выскакиваю из театра - на улице ливень и ни одного такси. И я бегу до "Мосфильма" десять километров бегом. Слава Богу, физическая подготовка позволяла. И, видимо, бег дал мне такую динамику, раскованность и свободу от всех вбитых в училище комплексов, что я влетел в комнату к японцам и прокричал приветствия на всех языках, какие когда-либо слышал. Раздался смех, после чего мне предложили примерить шинель. Я просунул руки в рукава и резко дернул локтями, так, что шинель на спине треснула по швам. Куросава остался очень доволен. Мы выпили с ним по рюмке коньяку и спели хором "Вечерний звон". Наш директор был в шоке и не знал, как на все это реагировать. Утром мне сообщили, что я утвержден на роль командира отряда казаков Олентьева.