Ответ был исчерпывающим и продолжения переписки не обещал, но приободрил меня вежливым вниманием. Внутренний голос мне откровенно сказал, что положение требует личного свидания и с Немировичем-Данченко, и со Станиславским, да и с самим Художественным театром. Ведь как-никак решается вопрос моей жизни.
Не знаю, как вам, но мой внутренний голос дает мне только благоразумные советы. Откуда взять средства для поездки в Москву - даже тогда, в то доброе старое время, мы с внутренним голосом не знали.
Я - единственный ребенок. Мне девятнадцать лет. Пребывание в реальном училище дальше пятого класса мне показалось неинтересным. Мать хлопочет по хозяйству, я пишу стихи, изобретаю перпетум-мобиле. Счастье мое и вершина моих мечтаний - сделаться актером - матери казалось последней степенью падения. Она приказывала мне заняться торговлей, но самоубийство виделось мне милее коммерции. Отец мой давно умер. У матери - собственный домишко, который кормит ее, а она - меня. Но денег мне не давала, даже на мелкие расходы, тем понуждая меня зарабатывать.
Отрицательный ответ Немировича вместо разочарования очаровал меня. Я получил реальное доказательство своего существования. Немирович-Данченко тратит на меня бумагу, конверт, марку и время; два государственных ведомства - почтовое и железнодорожное - заботливо обслуживают нашу переписку. У товарищей я приобрел и вес, и рост, и благородное желание иметь честь быть полезными мне. Один из них достал у своего приятеля, железнодорожного служащего, бесплатные билеты до Москвы и обратно, а остальные мои друзья одолжили денег - почти четыре рубля. И на другой день я выехал в известном направлении, переполненный неизвестностью.
В Москву приехал днем. Остановился в гостинице за 75 копеек в сутки. Пошел в Художественный театр, взял билет на вечер. Шла "Снегурочка". Вернулся в гостиницу, умылся, принял праздничный вид и пошел, не спеша, на спектакль.
Удивительно, но билет на этот спектакль сохранился у меня до сих пор. Грозный отрезок истории лишил нас многого, многое безвозвратно прошло. А вот театральный билет от 11 октября 1900 года преодолел разнообразные испытания времени.
"Снегурочка" началась. На сцене поют и пляшут люди в длинных холщовых рубахах. Интересней всего медведь и свист ветра. Впрочем, я смотрел спектакль сквозь ожидаемое свидание с Немировичем.
После первого акта послышались хилые аплодисменты, в зале стало светло - публики оказалось немного. Со мной неожиданно заговорил сосед, бритый господин последней молодости. Узнав о моем желании стать актером, он чуть ли не приказал с первым же поездом возвращаться в Курск: "Сейчас же, прямо из театра, пока не прожились! Как только у вас не будет хватать денег на выезд, вы погибли. Устремление по легкомыслию к искусству, особенно к театру, приводит к большим бедствиям. Дорога к славе часто ведет к бесславию. Голод, холод, пьянство, позор, разврат, преступления, тюрьма вот все, на что вы имеете право рассчитывать. Удачи на этом пути являются редчайшими исключениями. Да и сам по себе талантливый человек - явление ненормальное, белая ворона. Нормальный человек работает, а талантливый творит. Где работа - там порядок, где творчество - там произвол. За талант носители его платят высокую пошлину. Вспомните биографии великих людей, почти все они несчастны..."
Сосед говорил горячо, от души. Похоже, он сам когда-то, стремясь к свету, попал в огонь. Мой "воздушный дворец" дал страшную трещину, проживать в нем стало опасно.
Видеться с Немировичем-Данченко я раздумал. И, размышляя о позорном возвращении домой ни с чем, с пустыми руками, я бичевал себя за слабость, что подпал под влияние случайного встречного. Так или иначе, ко второму антракту я решил все-таки встретиться с Немировичем. Дрожа от нетерпения и страха, я чуть не бежал за кулисы. Наконец, заветная табличка с надписью "Посторонним вход воспрещен". Стучусь. Спрашиваю, кого мне надо, и получаю ответ: "Не было, нет и сегодня не будет". Я додумываюсь до того, что спрашиваю Станиславского. И его на месте не оказалось.
Смысл моей жизни потух, как свеча от ветра.
Я снова в Курске. Стать актером мне невозможно, но жить надо. Мать устроила меня на службу к купцу Холодову. У меня - обязанности конторщика и кассира. Получал 15 рублей в месяц, в свободное время читал "Собрание сочинений избранных иностранных писателей" в 144-х томах, которое выписывал хозяин. Хотя интересоваться ими запрещалось.
Из духовной пищи в Курске был театр со случайными спектаклями, две тюрьмы, общество покровительства животным и три кафешантана. Все. А я жаждал искусства, я задыхался без него. Стоило ли рождаться на свет, чтобы заботиться о выручке купца Холодова? Что я умею? Я умею дрессировать кошек и собак, писать стихи, делать разные упражнения на трапеции и турнике, я читаю монологи от Бориса Годунова до Хлестакова, пою куплеты, запускаю воздушные шары и фейерверки, жонглирую, катаюсь на велосипеде и коньках, имитирую птиц и животных, показываю фокусы, играю на балалайке и собираюсь написать трагедию "Нерон и Сенека". Мать грозится умереть от стыда за мои искусства или от горя, если я уеду от нее. Что делать? Кто мог посоветовать? Жизнь погибает.
В один прекрасный день я бросил работу. Сдал ключи от кассы и ушел. Мать все поняла и промолчала. Я вошел в свою комнату и заметил письмо на столе. Нехотя вскрыл конверт и невнимательно начал читать, но написанное было так неожиданно, что я ничего не понял. С трудом овладев собой, разобрался: письмо было от Владимира Ивановича Немировича-Данченко. Что самое дорогое и трудно объяснимое, он писал по своему почину. Он писал, что ПОМНИТ, что я хочу быть актером. А ведь со времени моего письма к нему прошло около года. Он сообщал, что (если я не раздумал) при Художественном театре открывается театральная школа - бесплатная. Для поступления нужно прочитать стихи и басню, а для учения необходимо иметь правожительство в Москве. Испытания начинаются третьего августа.