— Ты рассматриваешь работу Ночного Стража как свободу? — Я спросил его.
— Да, — ответил он с ухмылкой. — Мы неприкосновенны. Нерушимы и неисправимы. Именно так, как мне нравится.
— А что насчет Татум? — Спросил я.
Все они посмотрели в ее сторону, и Блейк заерзал на своем стуле, как будто ему было неудобно.
— Она Связанная Ночью, — просто сказал Сэйнт. — Она решила посвятить нам свою жизнь, служить нам и удовлетворять нас. Этот выбор был актом высшей свободы.
— Серьезно? — Усмехнулась она, откидываясь на спинку стула. — Мне даже половину времени не разрешают самой выбирать себе одежду, не говоря уже о том, чтобы выбирать, куда мне пойти или с кем тусоваться. Я наименее свободный человек из всех, кого я знаю. Я даже не могу пойти и потрахаться.
Они все трое практически зарычали при намеке на то, что она, возможно, захочет переспать с кем-то за пределами этой комнаты, и я должен был признать, что мне тоже не понравилась эта идея.
— Ты просто слишком зла, чтобы оценить красоту своего положения, — спокойно ответил Сэйнт.
— И что же это? — Требовательно спросила она.
— То, что тобой владеют монстры, поднимает тебя до положения абсолютной власти. Мы можем мучить тебя, выводить из себя и наказывать, когда ты переходишь границы дозволенного, но мы также защищаем тебя. Мы убьем ради тебя, мы бы умерли за тебя. И мы все также боготворим тебя, если ты не заметила. — Он сказал это так спокойно, так серьезно, что было трудно даже отрицать это. И все, что я действительно мог сделать, это смотреть на нее, пока она пыталась придумать способ отомстить ему за его слова.
— Трудно чувствовать, что мне поклоняются, когда я пленница, — пробормотала она в конце концов.
— Пленники не соглашаются добровольно на свое положение, — ответил Сэйнт. — Ты прикоснулась к Священному камню. Ты произнесла клятву перед нами. Ты отдала себя нам.
— Под принуждением, — прорычала она.
— Мы могли бы отвести тебя туда, детка, но никто из нас не заставлял твою руку класть на этот камень, — добавил Киан.
— Ты угрожал мне, если я этого не сделаю.
— В любви и на войне все средства хороши, — сказал Сэйнт, пожимая плечами. — Мы хотели тебя. Мы хотели тебя достаточно сильно, чтобы попытаться заставить тебя действовать силой. Но, в конечном счете, ты была той, кто выбрал эту жизнь.
— Вы все заблуждаетесь, — усмехнулась она.
— Ну, мы никогда не утверждали, что мы в здравом уме, — добавил Блейк с усмешкой.
— Однажды ты поймешь, что это была судьба, — промурлыкал Сэйнт, протягивая руку, чтобы заправить прядь ее длинных волос за ухо. — И ты будешь удивляться, почему вообще хотела сбежать от этого.
Татум театрально фыркнула, вскакивая на ноги и собирая грязные тарелки со стола.
Я встал и помог ей собрать их, и был удивлен, когда Блейк сделал то же самое.
Вдвоем мы отнесли их в раковину, и я включил воду, встав перед ней, чтобы вымыть их для нее.
Блейк начал вытирать и подозрительно посмотрел на нас, прежде чем направиться к дивану. Меня бесило, что ее заставляли все время убирать за ними и готовить для них, как какую-то домработницу.
Киан отправился в склеп, и к тому времени, как мы закончили мыть посуду, он вернулся с ящиком пива, бутылкой Джека и небольшим количеством рома, чтобы приготовить напиток для Татум.
Блейк прошел через комнату и сменил музыку, так что на нас нахлынула песня Believer от Imagine Dragons, когда он увеличил громкость, заканчивая классический плейлист, который слушал Сэйнт. К моему удивлению, Сэйнт, казалось, совсем не возражал и просто пересел на свое место в кресле с высокой спинкой у камина, предоставив остальным присоединиться к Татум на диване.
Я выбрал место в противоположном от нее конце, и Киан опустился между нами, заняв большую часть дополнительного места.
Блейк даже не колебался, прежде чем сесть на пол перед ней, повернувшись боком, чтобы она могла положить свои босые ноги ему на колени. Он взял одну из них в свои руки и медленно начал массировать ее для нее, его большой палец кружил по своду ее стопы, и она закусила губу, глядя на него сверху вниз, как будто разрывалась между желанием отстраниться и позволить ему продолжить.
Мои руки сжались в кулаки, когда я наблюдал за ними, и мне пришлось прикусить язык от желания сказать ему, чтобы он отвалил от нее нахуй. Границы между защитой и собственничеством стирались в моем сознании, когда дело касалось ее, и это было нехорошо. Эта девушка не была моей. Никогда не могла быть и никогда не будет. Так что она могла получить массаж ног от любого ублюдка, которого хотела. Даже если это заставляло мою кровь кипеть, а челюсть сжиматься.