Я фыркнул от смеха, когда зазвонил таймер на духовке.
— Ты ведь не делаешь все наполовину, правда, принцесса?
— Мой отец вырастил из меня бойца, — сказала она, убирая свой дневник обратно в сумку и давая мне возможность избавиться от расплавленного, раздавленного мальтезера в моем кулаке, который я там еще сжимал.
Я быстро смыл шоколад с рук и, достав пиццу из духовки, нарезал ее ломтиками, прежде чем отнести тарелку обратно к ней.
Глаза Татум расширились, и она застонала от желания, когда я поставил тарелку с сырно-мясной пиццей на кофейный столик и ухмыльнулся, как кот, которому достались гребаные сливки. С моей стороны было полным идиотизмом смотреть на нее так, как я смотрел, но иногда было чертовски трудно не делать этого. Особенно когда мы были вот так наедине.
— Ты полон решимости развратить меня сегодня вечером, Нэш, — прокомментировала она, когда я взял с тарелки кусок пиццы и протянул ей.
— Совсем чуть-чуть, — пошутил я, пытаясь не ухмыльнуться как идиот при звуке моего имени на ее губах. Я почти мог притвориться, что мы просто парень и девушка, когда мы были вот так наедине. Представить, что между нами не было прочных стен, которые запрещали бы нам быть чем-то большим. Это было опьяняюще и опасно одновременно.
Вместо того, чтобы взять еду из моих рук, она приоткрыла губы, и я мгновенно вложил еду ей в рот, мой пульс участился, когда она закрыла глаза и застонала так, что это действительно должно было быть сексуально. Мой член определенно думал, что это так. И остальная часть меня тоже так думала, пока я не заставил себя отвести взгляд.
Расправляясь с пиццей, мы погрузились в молчание, и я со вздохом удовлетворения откинулся на спинку дивана, не отрывая взгляда от потрескивающего огня.
— Итак… ты, конечно, можешь послать меня нахуй, если хочешь, — начала Татум, медленно придвигаясь ко мне, пока ее колено не прижалось к моему бедру, и я был вынужден обернуться к ней. — Но ты бы не хотел рассказать мне, почему ты так сильно ненавидишь Сэйнта и его семью?
Мое сердце подпрыгнуло, затем заколотилось, а затем ушло в глубокую тьму, оставшуюся после того, что семья Сэйнта сделала с моей.
Я не хотел ей говорить. Но я также чертовски долго ни с кем не разговаривал об этом. И я чувствовал, что она поймет. По крайней мере, отчасти. Она рассказала мне о потере своей сестры. Она достаточно знала о боли, предательстве, душевной боли, горе…
— Это не очень приятная история, — предупредил я ее.
— Я обещаю, ты можешь довериться мне в этом, — выдохнула она, потянувшись, чтобы взять меня за руку. И я позволил ей. Потому что у меня уже была ученица, запертая со мной дома на ночь, и это шло вразрез со столькими правилами, что я даже не мог их сосчитать. Держать ее за руку было наименьшей из моих проблем.
Я обхватил пальцами ее маленькую ручку и провел большим пальцем взад-вперед по ее нежной коже.
— Когда я рос, у нас ничего особенного не было. Моего отца не было рядом, и мой младший брат Майкл его совсем не помнил. Честно говоря, я тоже. Я знаю, что он был высоким и много кричал. И что моя мама говорила: скатертью дорога плохому мусору всякий раз, когда упоминалось его имя после того, как он ушел. У нас был маленький, но уютный дом. Мама работала медсестрой и часто брала дополнительные смены, так что мне довольно часто приходилось помогать присматривать за Майклом… — Я нахмурился, вспоминая те счастливые дни. Я делал это недостаточно. Как будто мое горе и гнев окрасили все это в черный цвет и заставили меня забыть. Я держал боль в сердце при себе, но, возможно, я терял часть того, что у меня было, постоянно сосредотачиваясь на том, что у меня отняли. Но пока я не расквитаюсь за то, что с ними сделали, я не видел другого способа избавиться от своей боли.
— В общем, когда мне было одиннадцать, мне удалось получить частичную стипендию в одной шикарной средней школе — не такой элитной, как Еверлейк, но образование, которое я мог бы там получить, было намного лучше всего, что я мог получить в местной средней школе.
— Кем ты хотел стать? — Спросила она меня, и мне потребовалось мгновение, чтобы вспомнить мечты этого глупого ребенка.
— Я хотел поступить в медицинскую школу, — признался я, зная, что это было за миллион миль от того, где я оказался, и чувствуя себя идиотом из-за того, что сказал это. — Моя мама всегда приходила домой с рассказами о хирургах, с которыми она работала, которые зарабатывали в шесть раз больше ее зарплаты и их назвали героями за свою работу. Думаю, это звучало как несбыточная мечта. Но я хотел вести такую жизнь, заботиться о маме, встретить милую девушку и чтобы она родила троих идеальных детей. — Я вздохнул и заставил себя продолжить. Человек, которым я представлял себя, был так далек от моей реальности, что я даже не мог представить его сейчас. В нем не было никакой тьмы. Ни горя, ни бремени мести. — Как бы то ни было, мама начала брать еще больше смен, чтобы оплачивать оставшуюся часть моего обучения, а я подрабатывал разносчиком газет и работал в хозяйственном магазине по выходным. Даже Майкл начал помогать мне с раздачей газет, чтобы он мог внести свой вклад, а ему было всего девять.