— Неважно. Я впустил тебя, Татум. Я сделал тебя своей. Я тоже твой, хочешь ты меня или нет. Если тебе это не нравится, это прекрасно, но от этого это не становится менее правдивым.
Я взглянула на него, пытаясь освободиться от его хватки, но он не отпускал.
— А тебе-то что с этого? — Я сузила глаза, мой голос стал жестким. — Ты ничего не предпринимал уже несколько недель. Я думала, ты мстишь.
— Так и было, — проворчал он. — Так и есть, — поправил он мгновение спустя.
— Итак, какой у тебя план, Блейк? Ты собираешься удерживать меня вечно? Почему? — Требовательно спросила я. — Ты должен знать, что от этого лучше не станет. Я не несу ответственности за вирус. И даже если мой отец и виновен, а это не так, что дает тебе право причинять мне боль за его преступления?
— Ты бы также хотела навредить кому угодно, если бы потеряла кого-то так, как потерял я, — прорычал он, и я сильно ткнула его локтем в ребра, заставляя его отпустить меня. Я встала у него на пути, преграждая ему путь, указывая на него пальцем, когда ярость подступила к моему горлу.
— Я действительно кое-кого потеряла. И да, возможно, у меня нет виновника, которого можно было бы обвинить в этом, но знаешь ли ты, как тяжело, когда некого винить? — Мой голос повысился, и жар обжег мои вены. — Я знаю, ты страдаешь, Блейк, но я тоже страдаю. И знаешь, чего мне не нужно в моей жизни? — Я пихнула его в грудь, и он позволил мне оттолкнуть себя на шаг назад, его глаза расширились от удивления. — Три гребаных придурка превратили мою жизнь в ад. Я вообще не хотела приезжать в Еверлейк. Я не хотела быть здесь. — Я снова толкнула его в грудь, и его глаза потемнели.
Я могла сказать, что выманивала зверя внутри него на поверхность его плоти. Он мог наказать меня за это, но не стал. И я не знаю почему, но я чертовски уверена, что продолжу раздвигать свои границы, потому что однажды моя невидимая клетка может просто разлететься вдребезги.
— Я знаю, тебе больно, — сказал он хриплым тоном. — Я вижу это по твоим глазам. Я чувствую это в тебе. Если быть по-настоящему честным, возможно, я все это время знал, но не хотел в это верить. Если ты посмотришь горю прямо в глаза, ты можешь распознать это в других. И после того, как Сэйнт прочитал твои письма…
— Не… — обрываю я его, от эмоций у меня сжимается горло. — Не говори об этом.
— Татум, — прохрипел он.
— Не смей, блядь, говорить об этом! — Я заорала, снова пихая его в грудь. — Они были для меня самыми дорогими в мире, и их больше нет. Исчезли. И ты ничего не сделал, чтобы остановить его, ты удерживал меня, смотрел, как он уничтожает меня. Как ты мог это сделать, если знал? Как ты мог? — Я снова навалилась на него всем весом, и он отступил еще на шаг, когда я толкнула его. Часы прожигали дыру в моем кармане. Вероятно, они были дороги ему так же, как эти письма были дороги мне, но зачем мне возвращать их, если я никогда не получу своих писем взамен?
Он покачал головой, его глаза горели в поисках слов, но он не произнес ни одного из них.
— Я сожалею о твоей сестре.
— Тебе не жаль! — Я закричала, слезы застилали мне зрение. — Никто из вас ни о чем не сожалеет. Ты несешься по жизни, растаптывая всех на своем пути. Я просто еще одна жертва, которую ты тащишь за собой по пятам. Почему ты не оставишь меня в грязи? Когда ты будешь удовлетворен? — Я снова толкнула его, но на этот раз он поймал мои запястья, притягивая меня ближе, оскалив зубы.
— Хватит, — предупредил он, и мои слезы потекли, оставляя обжигающие дорожки на щеках. — Я разделяю твою боль, она острая и ослепляющая. Но это сделало тебя сильной, и какая-то часть меня хотела сломать тебя, потому что я был сломлен. Я слаб. Я не смогу пройти через это, но ты пройдешь. Ты уже прошла. — Его голос звучал так сердито и ненавистно, но от боли в его голосе у меня заныло все тело. Он отпустил мои запястья, его глаза наполнились болью.
Я тяжело сглотнула, качая головой, когда по моим щекам потекло еще больше слез.
— Мне потребовались годы, чтобы справиться со своей болью, я все еще справляюсь с ней сейчас. Ты должен позволить себе быть слабым, чтобы снова стать сильным. Ты слишком упорно борешься с этим.
— А что еще мне прикажешь делать?! — Взревел он, хватая меня за лацканы пальто и притягивая к себе, так что оказался прямо в моих глазах, отчаянно что-то ища. Его пряный одеколон смешивался с исходящим от него плотским запахом мужчины, и часть меня хотела заключить его в свои объятия и унять его боль. Но это было не мое дело. Я должна была радоваться, что ему больно, но это было невозможно. Как я могла, когда сама столкнулась с этим? Знала, каково это — чувствовать себя отчаянно одинокой, как из-за этого весь мир кажется враждебным и навсегда лишает тебя чувства безопасности. Потерять кого-то настолько дорогого — значит, потерять частичку самой себя. И это была удушающая, раздирающая сердце агония, не похожая ни на какую другую. Все растерзано изнутри, настолько что никто даже не смог бы заметить сияющую рану, которая жила в тебе и никогда не заживет.