— Валдис — палата восемьдесят шесть, в конце четвертого ряда. В голосе Кенни звучит толика надежды, пока я пробираюсь через ряды этих палат, как он их назвал, стараясь не смотреть на них, проходя мимо. Мы доходим до второго ряда, огибая стену капсул в задней части зала, и я наклоняюсь вперед, чтобы прочитать семьдесят девять на одной из капсул. Слава богу, пустая. Восемьдесят. Восемь-один. Восемьдесят два. Восемьдесят три. Восемьдесят четыре. Пятна крови снаружи камеры вызывают тошноту у меня в животе, и я замечаю куски кости, торчащие из наполовину изуродованного тела внутри этой камеры. Восемьдесят пять. Я поднимаю взгляд на восемь-шесть.
Мои мышцы слабеют.
Холодная пустота заполняет мою грудь.
Я падаю на пол.
Нет.
ГЛАВА 24
РЕН
Туши, нависшие над моими глазами, затуманивают обзор камеры, когда Шестой, Рэтчет и Джед достигают конца коридора. Если бы мне пришлось представить, Шесть, вероятно, мысленно наказывает себя за то, что случилось с Тинкер. И здесь я погрязаю в чувстве вины за то, что была благодарна, что он смог уйти до того, как одна из этих тварей схватила и его тоже.
Я видела жестокость, сталкивалась с некоторыми из самых порочных монстров, когда-либо существовавших на этой земле, но зрелище того, как тело Тинкер разрывают на части во время спортивного состязания, — это видение, которое будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Это нечто, что, несмотря на зверства этого мира, все еще умудряется проникнуть под кожу и задушить то, что осталось от человеческой природы.
Джед заглядывает в окно лаборатории и включает фонарик, делая один круг, прежде чем направиться к двери. Он протискивается внутрь, и звук царапанья по тому, что усеивает пол, заставляет напрячься мои мышцы. Все это место служит постоянным потоком стресса и агонии. Я молюсь, чтобы они добрались до лаборатории, где хранится образец, потому что я не думаю, что мой кишечник выдержит еще что-то подобное.
Они втроем входят в лабораторию, которая похожа на все остальные в здании, с ее ржавым, обветшалым оборудованием и обезумевшим видом, как будто по чему-то пробили кувалдой и ударили без всякой осторожности или последствий.
Джед пересекает комнату к шкафу с надписью: Изоляты белка R1.
— Итак, мы обнаружили, что, если мы обезвоживали изоляты, они фактически сохраняли свою форму внутри приона и при последовательных разведениях снова начинали вырабатывать белки. Реактивация организма. Он расчищает место на лабораторном столе и расставляет поднос с пробирками, которые достает из шкафа.
— Мне нужно, чтобы ты был начеку, пока я этим занимаюсь.
— Здесь?
— У меня нет лаборатории в Шолене. Каким бы ужасным ни было это место, в нем есть все необходимое. Кроме того, таскать с собой все эти пробирки, шприцы, пипетки, стерильную воду… это только наделает много шума. Засовывая предмет, похожий на шприц, в горлышко прозрачной бутылки, он держит его перед глазами и выпускает в одну из пробирок.
— За то время, которое потребуется, чтобы все упаковать, это будет сделано.
Шесть фыркает, и камера поворачивается к коридору, который остается чистым.
— Поторопись. Мой друг не собирается долго их задерживать.
Мысли о том, что они съедят Тинкер живьем, вызывают у меня приступ паники, и я делаю еще глоток воды, мои руки дрожат, когда я прижимаю стакан к губам.
— Мне жаль твоего друга. Его жертва не будет забыта. Джед отправляется работать над образцами.
Мне удается запечатлеть только несколько секунд его процесса за раз, в то время как камера остается в основном направленной в сторону коридора.
— Если ты слышишь меня, Рен, я хочу, чтобы ты знала, что Тинкер знал о риске. Трудно сказать, говорит ли Шестой это для моей пользы или для себя, но в любом случае, это не стирает чувство вины, скручивающее мои внутренности.
— Мне просто нужно оставаться сосредоточенным на том, чтобы выбраться отсюда. Создать с тобой семью, без постоянного вмешательства этих ублюдков. Господи, я думал, мы устранили угрозы в наших жизнях, но они просто продолжают возвращаться, как гребаный кошмар.
Я вытираю слезы со своих щек и заставляю себя улыбнуться. Часть меня хочет сказать ему, что он прав, но другая часть меня знает, что я была обречена на эту боль. Это неизбежно, когда любишь слишком сильно.