Они забрались к нему на колени, облизывая его руки, лицо и грудь. Их языки были шершавыми и влажными, и он чуть не рассмеялся над их смелостью. В детстве он всегда мечтал о питомце.
«В грядущем году», – всегда говорила мать, и он знал, что она лжет, но понимал. Они и сами-то выживали с трудом…
Он позволил этим несуразным, дружелюбным существам облизывать его, пораженный их реакцией на незнакомца. Они исследовали тюрьму, покусывали друг друга за уши и устраивали потасовки, прежде чем, наконец, устроились отдохнуть у него на коленях.
Все это время он чувствовал, как сверху смотрят глаза мужчин.
Под этими взглядами удовольствие от животных исчезло, и он осознал, что оно не дозволено в мире живых – не в мире, который пожирал и выплевывал слабость.
Это проверка, братец. Ловушка ума. Они хотят сковать нас привязанностью.
Букаяг ничего не сказал – возможно, потому, что никакой привязанности не чувствовал.
Мужчины разглядывали Року, пока тот смотрел на псов. «Король» сидел в мягком кресле, отпивая из хрустального кубка, глядя вниз с холодным взором и жестокой улыбкой. На время Рока удалился в свою Рощу.
Он сидел в материнском саду, борясь с безысходными гневом и одиночеством, грозившими его поглотить. Он знал – впрочем, как всегда – что нежности недопустимы. Он знал, что этих существ используют, чтобы контролировать его, сломить – что как только они заслужат его любовь, их заберут или убьют. Он знал, что должен был полностью проигнорировать их, но и так уже сделал слишком много.
Он нарвал шпината и кабачков, думая, что, возможно, позднее, в перерыве от работы в кузнице, научит Пацана-Конюха-из-Алвереля делать суп, который готовила мать.
Пожалуйста, брат, чуть не заплакал он. Сделай это для меня. Они не должны увидеть слабость. Но пожалуйста, будь ласков и не медли.
Букаяг моргнул, просыпаясь, и улыбнулся их пленителям. Он поднял двух собак за шеи, в то время как у Роки текли слезы и застревали в складках лица. Какое-то мгновение животные извивались и визжали, затем Букаяг сломал им шеи. Он отбросил тушки в сторону и зевнул.
Король подался вперед и рассмеялся.
Рока прикрыл уши и заставил брата смотреть вверх, на толстые изогнутые губы мужчины, чье жирное брюхо тряслось, пока он говорил с остальными. Зрители устроились поглубже в своих креслах, снова наполняя чаши и поедая круглые, сочные плоды с блюд, которые держали полуголые женщины.
Рока впился грязными ногтями в ладони. Когда освобожусь, подумал он, я сотру эту улыбку с твоего лица и покажу тебе, что значит настоящее страдание.
Он сидел в темноте и клокотал, но вскоре уже не мог перестать думать об Эгиле и ночи криков. Сквозь жар своей злости он почувствовал фальшь и стыд и подумал: наверное, таким вещам никогда не будет оправдания. Если так, то в один прекрасный день Рока заплатит без жалости к себе. Но этот жестокий король будет последним. Сперва он позволит Букаягу сграбастать этого мужчину, как собак, и тот не станет молить о пощаде.
А пока он в отчаянии сидел рядом со скрюченными трупами зверьков, жалея, что не может погладить их по шерстке. Он еще никогда не убивал живое существо – за исключением людей – если не намеревался его съесть.
Позднее железная дверь ямы хлопнула снова.
Раздалось постукивание деревянных башмаков, и в поле зрения Роки появились голые загорелые ноги. Он поднял глаза и увидел девушку, закутанную в мягкую крашеную ткань, которая выглядела скроенной из цельного лоскута материи и облегала ее безупречную, гладкую кожу. Испуганные глаза незнакомки заметались по яме.
Следом за ней вошел Кэптин. На его лице застыло вымученное спокойствие, и он сразу же перевел взгляд на трупы собачек. Он положил руку на плечо девушки и крепко прижал ее к себе, почти в защитном жесте. Затем сверху рявкнул король.
Кэптин встретился взглядом с Рокой и, не отрываясь, смотрел на него. Это навеяло воспоминания о зале собраний в Хальброне – с ножом у тела жрицы и вождем, испытывающим решимость мальчика.
О да, хотел сказать Рока, я убью ее, ямный вождь. Я убью тебя, и твоего короля, и весь мир, прежде чем подведу Бэйлу, прежде чем стану еще одним страдающим, бессильным рабом вроде тебя.
Но он не говорил на их языке, поэтому всего лишь зарычал. При этом звуке девушка вздрогнула, ее осторожную улыбку погасил страх.
Рока отлично знал, какой эффект он производит на женщин. Он предполагал, что, возможно, в этом новом мире на него будут смотреть по-иному. Но теперь он знал: было глупо на это надеяться. Он взглянул на свою окровавленную одежду и скованные кандалами ноги, на кучи собственных нечистот в углу комнаты. Здесь он был чудовищем, гниющим в глубинах ада, и потому он не винил гостью.