Если это боги или сыны богов, я съем свой плот.
Затем один из них ткнул копьем в направлении его лица, указывая на полотно и жестом приказывая Роке лечь.
– Воды, – сказало его тело потрескавшимися, кровоточащими губами.
Ладони толкнули его назад, и, ощутив слабость в конечностях, он решил не сопротивляться. Не сейчас, предостерег он свое тело. Дай мне понаблюдать, узнать, что к чему, и раздобыть тебе еду и воду.
Он заметил, что мужчины озираются по сторонам, как будто высматривая, кто мог за ними наблюдать, поэтому припрятал это знание подальше.
Кряхтя, они подняли его на простыне и отнесли в бирюзовый деревянный дом на холме, окруженный громадными деревьями с широкой, раскидистой листвой. Рока никогда не представлял таких пышущих здоровьем растений: казалось, при сжатии они будут источать воду и сок, словно дождь. О, мама, если б только ты могла такое видеть!
Он поручил нескольким мертвым пацанам расширить сад в его Роще, надеясь позже изучить все это более внимательно. Возможно, для свободного пространства ему понадобится убрать больше деревьев, а в истинном мире столь разные растения боролись бы за солнечный свет и влагу и обменивались болезнями, так что, наверное, в своей Роще ему следует высаживать их раздельно.
Пока Рока мысленно работал, его затащили внутрь в какую-то комнату без окон и более тщательно связали его тело. Лишь сквозь металлические решетки на двери и стенах проникало немного света из других частей дома. Кровати не имелось – лишь циновка на полу, от которой несло потом. Прежде чем закрыть и запереть Року, ему оставили большое ведро, полное воды, и миску с белой едой вроде крупы. Ему пришлось опуститься на свои красные, опухшие колени и есть и пить без помощи рук, будто животное.
Крупа была почти безвкусной, а вода чистой, невероятно чистой, что вполне устроило Року. Он прикончил всё сразу, изредка прерываясь, чтобы вдохнуть и проглотить, не заботясь о потере достоинства, но стараясь не расплескивать.
Когда он сел прямо, то увидел обломанные ногти, присохшие к двери, и замер. Он заметил старые пятна крови на половицах под собой, затем насекомых типа муравьев, но крупнее, роящихся в углу над клочками, видимо, кожи.
Он услышал рыдания и вгляделся в полумрак за решеткой. Там было трое девушек – Рока не мог определить их возраст, но они казались юными, – и несмотря на их жалкий и запущенный вид, идеальная смуглая кожа делала их прекрасными. Гладкие, округлые черты лиц и темные локоны казались ему признаками красоты. Он ощутил, как его глаза весьма неподобающим образом блуждают по их почти обнаженным телам; почувствовал, как его собственное тело заерзало, и взвалил на оное весь груз своего омерзения и осуждения.
– Мне надо отдохнуть, – сказало оно и попыталось лечь на циновку. Но Рока воспротивился, и глаза его тела продолжили блуждать, а чувства обострились, в то время как его ум носился вокруг да около тайны этого нового мира. Как же им правят, если тут существуют подобные места? И насколько он велик? Сколько еды они выращивают? Как мне быстро выучить их язык? И знают ли они, что за морем живет мой народ?
Он услышал жестокий смех где-то в доме, затем стоны и глухие удары, свидетельствующие о насилии. Рока учуял запах человеческой мочи, дерьма и мокрых полов, доносящийся из каждой прорехи в его убого сооруженной клетке. Его тело вздрогнуло, готовясь перегрызть веревки или поработать над их ослаблением. Не сейчас, угомонил Рока. Нам дали еду и воду, и пока что этого достаточно.
Тем не менее инстинкт бегства был сильным и, пожалуй, верным. Это что же, острог? В прошлый раз, когда Рока угодил в подобный, он лишился пальца на ноге. Это какое-то место содержания преступников и внезаконников? Но тогда почему здесь есть женщины? Наверняка местные держали бы своих женщин где-нибудь получше…
Должно быть, это женщины, попавшие в немилость, как моя мать, решил он, – те, кто нарушили законы о партнерстве и остались, дабы понести наказание, испытав гнев законотворцев или «богов», вместо того чтобы убежать подобно Бэйле.
Он сидел во мраке и прислушивался к шлепкам плоти о плоть и к глухим страдальческим стонам. И хотя сей мир мог быть новым и чуждым, данные вещи таковыми не являлись. Рока порылся в своем разуме и обнаружил, что прекрасно помнит эти плотские звуки – воспоминания о ночных визитах слабого и никчемного отца в постель его матери; воспоминания о том, как сам он ребенком неподвижно лежал возле угасающего очага, пока мужчина, который был никем, брал любовь его матери. Это случка, понял он. Звук, что я слышу, – это случка.