Мир перестроился, и Рокой овладела ярость, тихая и смертоносная. Сама идея была кощунством, независимо от преступлений женщины. Даже «рабыни» Гальдрийского Ордена, принужденные «выбирать» себе в партнеры лояльных солдат или вождей, и те жили как Матроны в своих собственных домах. Они не были заперты в клетках, как животные.
Ликование Роки от того, что он жив, испарилось; его надежды на лучшее место, чем Аском, рухнули. Люди есть люди, подумал он, а мясо есть мясо. Он вспомнил образы туземцев, которых увидел, и пристально рассматривал их глаза, рты и улыбки.
По правде говоря, его пленители оказались мелкими и мягкими, с толстыми телами и несведущими взглядами – из тех, кто полагали, будто чужая слабость делает их сильными. И все же здесь, неким образом, они были как Имлер-Предатель – как человек, едва не поставивший страну воинов, страну пепла, на колени. Они в силах удерживать женщин против их воли.
Рока принес древесину, решетки и растения в свою Рощу, чтобы изучить позже. Он повторил чужеродно звучащие слова своих тюремщиков и подошел к сделанному им рунному хранилищу, в котором содержалось почти все, что он когда-либо слышал или о чем думал. Мертвые прилежно делали для него записи – процарапывали новые слова на тонком камне, используя руны, обозначавшие звуки. Он перечитал весь разговор Северян и их потуги отдавать приказы.
«Тхисака». Означало ли это «ложись»? Это было одно слово? Или два, или три? Он сделал пометку «возможно» и выделил другое место, которое пока что пустовало, для «наверняка». Ему так много предстояло изучить и понять.
На краткий, выверенный миг Рока почти забыл о своей цели. Однако напомнил себе, что он молод, а мир более огромен, чем он предполагал. У него была уйма времени, чтобы освоить эту новую страну, а затем вернуться в… собственную, если он захочет. Всему свое время и свое место, совсем как у тебя в саду, мама.
Сперва ему требовалось знание, а еще возможность восстановить свою силу. А затем он сбежит из этой тюрьмы.
Его тело предложило им также создать реку из крови своих пленителей, а потом, быть может, выяснить, похож ли вкус этих людишек на свинину. Конечно, в этом вроде бы не было необходимости, а Роке уже несколько лет не приходилось есть человечину. Однако он был вынужден признать: ему и правда любопытно.
Его целый день игнорировали, только пялились сквозь решетчатую дверь и таращили на него глаза. Вдобавок было трудно отличать туземцев друг от друга, но Рока сосредоточился на их особенных чертах, как сделал бы в отношении зверей. Он изучал отметины на коже, формы носов и линии роста волос и давал соответствующие имена. Его надзиратели стали «Широконосым», «Лысой башкой» и «Зубастым», потому что это было очевидно. Он улыбнулся, задавшись вопросом, как они называют его.
Были и другие мужчины, но эти появлялись и исчезали – может, чтобы просто поглазеть на Року, а может, потрахаться с юными узницами. Они прижимались оживленными лицами к решеткам, ахая от удивления, иногда заговаривая, а надзиратели смеялись.
Рока сдерживался. Его тело предложило схватить одного из мужиков за волосы и свернуть ему шею, но он отказался. Время для насилия придет, о да, но выбрать момент нужно тщательно.
– Если покамест я вырву кому-нибудь глаз, до них авось дойдет.
Рока улыбнулся, но все это была бравада. Со связанными руками он мало что мог сделать, кроме как биться головой о решетку. И даже сумей он освободиться и убить их всех, что тогда? Куда ему бежать?
Он попытался вспомнить свой «сон» на плоту и обнаружил, что не помнит ничего. Неужели я дрейфовал несколько дней? Недель? Меня вынесло на берег, или эти люди нашли меня в воде?
Без этого знания ему, возможно, будет непросто вернуться домой. Его пленители могут понадобиться ему живыми и способными говорить так, чтобы он понимал. И к тому же они его пока что кормили. Стоило ему опустошить свою миску, они каждый раз наполняли ее – а затем наблюдали, как он ест, и казались довольными.
Теперь у него имелось гораздо больше слов для набора «возможных» значений, но он был терпелив. «Широконосому» нравилось трепать языком, и его нескончаемый поток чужеродных звуков обретал все большую четкость. Звуки, обозначавшие «я», «он», «мы» и «да», стали близки к тому, чтобы укорениться в разуме Роки, и постижение их заняло его мысли.
Заняло настолько, что он не заметил наступившей тишины, а следом – шелеста легкой, мягкой ткани. Дверь его клетки открылась.