Он вспомнил, как верил, что его мать превратилась в рыбу или что солнце каждую ночь купается в море, и злился, что до сих пор чувствует стыд. Так странно: сегодня что-то может быть правдой, а завтра – нелепостью.
Мысль о братьях заставила его улыбнуться. Он скучал по ним, в общем и целом, если не принимать в расчет постоянное соперничество и сравнивание. Он скучал по своей тете, по ее смеху и вниманию. Сильней всего он тосковал по Лани, хотя они больше и не разговаривали толком. Он предположил, что ему просто не хватает ее рядом. Он скучал по тому, как она пахнет и выглядит за трапезой, как она ест, хихикает или беседует сама с собой во время чтения… Блин.
Он глубоко вздохнул и попытался прогнать воспоминания о ней. Взамен, как часто случалось, его мысли обратились к тому самому моменту, когда их отношения изменились – еще одно воспоминание, заставившее вспыхнуть его лицо.
Ему было одиннадцать, и Лани жила с его семьей уже годы – с тех пор, как ее отец заключил торговый договор с династией Алаку. Король Капуле официально прислал ее в качестве «подопечной» – под «защиту» отца Кейла. Но, в сущности, она служила почетной заложницей, присланной в знак доверия – или демонстрации власти. Она была лишь на пару месяцев старше Кейла, и поэтому в детстве они играли вместе, даже брали вместе уроки у одних и тех же наставников.
Не в пример ей, он был ученик ленивый. Кейл ненавидел проводить время в одиночестве, просто читая и зазубривая вещи, которые не особо заботили его, пока весь мир вращался вокруг него. Но в компании с другим это казалось легче. Каким-то образом он мог сосредоточиться, когда был кто-то еще – не собеседник и даже не слушатель, а просто человек рядом, так что Кейл не ощущал себя изолированным и не в своей тарелке. Он приносил свои книги и плюхался на кровать Лани, пока она занималась работой, или делала ожерелья, или играла с его волосами, а их телохранители бросали кости в прихожей.
Это продолжалось годами безо всякого надзора тети Кикай, горничных или наставников, и посему не было странным, что однажды он как ни в чем не бывало вошел к Лани мимо ее безразличных слуг и увидел, как она возится со своими темными длинными локонами перед маленьким зеркалом. Но было странно обнаружить ее оголенной, прикрытой лишь отрезом ткани, лежавшим на коленях.
Она не запаниковала и не завопила. Она лишь положила на грудь одну руку и, нахмурившись, махнула другой, чтобы его прогнать. А он стоял и смотрел.
Солнце лилось из окна, освещая половину ее смуглой фигуры, и она сияла на свету. Никогда раньше Кейл не замечал ее маленькие груди, легкие изгибы ее тела, едва заметные, но теперь отчетливые. Он помнил, как подумал тогда: Она больше не маленькая девочка – и она не моя сестра. Она напоминала модель художника, неподвижно позируя в меркнущем свете дня, и Кейл не сводил с нее глаз.
Она нахмурилась и замахала настойчивее, затем он увидел, как ее лицо краснеет, но все же не двигался. Она произнесла его имя – он бы отдал всё, чтобы точно вспомнить, как она произнесла его имя. Затем она робко подтянула слишком узкую ткань кверху, чтобы прикрыть где-то около половины груди и четверти бедер, вскочила и побежала в маленькую умывальную, выставив перед ним напоказ себя сзади.
Она вернулась одетая, как будто ничего и не случилось. Он уже устроился поудобнее, чтобы попытаться читать, но то и дело поглядывал украдкой, лежа неподвижно как бревно, снова и снова перечитывая одну и ту же страницу и ничего не понимая. Через некоторое время она спросила, что он делает, и он смог выдавить лишь «ничего» обидным тоном, поэтому она ушла. Больше он никогда не читал в ее комнате.
Теперь, вспоминая об этом, он понимал, что Лани пыталась избавить их от неловкости. Она отпустила какую-то шутку о родимом пятне у себя на бедре, спросив Кейла, что он думает о ее волосах и считает ли он, что ей нужно похудеть. Но при каждой ее попытке он краснел или становился косноязычным. Его робость усугубила ее собственную, и вскоре Лани оставила эту затею.
Рассерженный, он вернул себя обратно в реальность. Ты столько раз наказывал себя.
Правда была в том, что он скучал по Лани, и не только последние несколько дней, но и последние пару лет. Прямо сейчас он скучал и по своим слугам, и своей постели, своим наставникам и дворцу. Но также чувствовал себя у них в ловушке. Он чувствовал себя усталым и измотанным – как телом, так и разумом – и одиноким. Он не знал, какого черта делает здесь или делает вообще, и хотел лишь одного – уйти прочь. Уйти от ответственности и соперничества, ожиданий и неудач.