Оско увидел, как он сел, и подумал, что понял его намерение:
– Не здесь, островитянин. Это должен видеть мой отец.
– Он увидит.
О да, где бы он ни был, он увидит.
Кейл высвободил свой дух, чтобы проникнуть так далеко, как только мог. Сначала – к городу, к теплу, движению и свету; затем выше, впитывая невидимыми пальцами энергию из ветра, и дальше, из толстого слоя хаотично клубящейся влаги; а затем вниз, где огромные глыбы земли толкались, как драчливые соседи, каждое движение – насмешка над «силой» людей.
Было ошибкой пытаться управлять такими вещами. Можно было лишь вообразить себе возможное и смиренно следовать отдельным нитям в гобелене творения. Позвольте показать вам, чему я научу их – этих беспомощных духов, которых все вы так легко сбрасываете со счетов, – и вы увидите, что ваше время кончилось.
Он открыл каждое «окно» в своем разуме. Он позволил своему невесомому телу вытолкнуться наружу и взмыть вверх на ветру, и увидел воинов, изумленно глазеющих снизу, но не удостоил их вниманием.
Сначала он спустился по одной из нитей вниз, и земля содрогнулась. Аккуратнее, пожалуйста, мы не должны наносить ущерб. Затем он расколол небо, и из спокойных облаков хлынула вода, окутав солдат внизу скользкой пеленой. Они закричали в тревоге и подняли щиты, заслоняясь от потоков ливня, но ветер и дрожь земли сбивали их с ног, и кое-кто спотыкался и падал.
Кейл потянул нити за облаками, чувствуя, как волосы на его теле встают дыбом, когда молнии вспыхивали и ударяли в него, безобидно потрескивая на коже, хотя и знал, что от этих разрядов люди могли сгорать заживо.
Он все тянул и тянул, не прекращая, с громом и светом, с нарастающим страхом и благоговением солдат. Он вообразил, как горожане останавливаются на улицах или смотрят и указывают из своих домов. Он позволил облакам вихриться и темнеть, отражая его собственный настрой и опасения за будущее, питая беспричинную надежду, что все наверняка может измениться, может улучшиться, если только достаточно людей в это поверит.
Почувствовав наконец, что окна в доме его духа закрываются, земля успокоилась и небеса очистились, Кейл мягко спланировал на землю, чтобы встать перед насквозь промокшими горцами.
Они вновь обрели равновесие и некое подобие спокойствия и порядка, и Кейл понадеялся, что не перепугал их настолько, чтобы они разбежались или пустили в него стрелы.
Рядом с ним уже был Оско, положив ладонь одной руки ему на спину и потрясая кулаком другой. Мужчины одобрительно взревели.
– Горе недругам Мезана! – воскликнул его друг на своем родном языке, понятном духу Кейла. Мужчины взревели громче и подхватили этот клич:
– Горе врагам Мезана! Горе недругам Мезана!
Кейл неприязненно смотрел на их восторг и ликование – их радость при виде жестокого будущего, в котором они снова будут гордыми хозяевами положения. Он почувствовал умиротворенность в своем теле, всегда сопровождавшую вылазки духа.
Оско все еще размахивал кулаком и кричал, а мысли Кейла отдалились, убегая от этого момента упоения силой и разрушением.
Его мысли вернулись к Лани и тете Кикай, все гадая, превратилась ли отныне их жизнь в нескончаемый кошмар изнасилований и унижения, – гадая, под силу ли будет даже магическим способностям и небольшой армии отборных фанатиков изменить ситуацию вовремя.
Путешествие в Пью займет месяцы. Ты должен сосредоточиться на настоящем и на том, что в твоей власти. Завтра есть завтра, и ты столкнешься с ним, когда оно наступит.
Кейл приветственно помахал солдатам: это было то, чего они ожидали, а он нуждался в них.
– Скажи отцу, что я желаю уехать немедленно. Мой народ ждет.
Оско ничуть не удивился, как всегда.
– Мы скажем ему вместе. Нам надо собрать припасы, и ты будешь вынужден остаться по крайней мере на ночь, островитянин.
Кейл ответил кивком, сознавая, что снова беспомощен. Когда воины наликовались вдоволь, Оско повел Кейла и Асну к Малвею – Голубому Городу, величайшему воинскому бастиону в мире, – с пятью сотнями телохранителей, шествующих за «Принцем-Чародеем». Так нарек его Оско на своем языке, обращаясь к мужчинам, а дух Кейла это услышал.