Амит облизнул губы.
– Я мало что смыслю в кораблях, Великий Король. Он был маленький, однокорпусный, с мачтой с одним большим парусом и десятью членами команды. Это было уже полдня назад. Я полагаю, они отплыли на Север, надеясь вернуться к побережью, от которого мы отчалили. Они говорили на моряцком наречии, обычном для Тонга.
Может, в кораблях ты смыслишь мало, подумал Кейл, но ты, бесспорно, прозорливый старый «ученый».
Фарахи кивнул – жест, близкий для него к удовлетворению.
– Сын мой, – он повысил голос, чтобы тот наполнил зал, и он подразумевал Тейна, – достаточно ли этих сведений, чтобы вернуть собственность мастера Асана?
Голос наследника прозвучал ясно и сильно:
– Да, мой Король. Я отправлюсь немедленно.
Учитывая задержку во времени, Кейл счел эти обещания пустым жестом, но его лицо покраснело. На пляже ему даже в голову не пришло разбудить флот и разыскать имущество Амита. Я был всего в паре сотен шагов от тысячи морпехов!
– Бери все, что тебе нужно. Напомни этим преступникам о законах моря.
Тейн встал, выбрав более длинный путь через центр двора, чтобы выйти из главного зала. Немногие гости-военные застучали своими чашками или кулаками по столам либо креслам. Остальные робко захлопали.
Взбудораженные придворные зашептались и засуетились, но лицо короля снова стало мраморным.
– Ты упомянул о втором подарке, мастер Асан?
Амит склонил голову еще ниже.
– Да, Великий Король. Второй подарок – это я. Император Ижэнь приказывает, чтобы я служил рабом вашего величества, в любом качестве, в каком пожелаете, так долго, сколько пожелаете. Он велит известить вас, что я когда-то был его наставником и довольно известным ученым, что я говорю на всех торговых языках от гор Самна до окраин ваших островов и что я владею значительными познаниями в истории и географии мира. Также от себя лично он желает передать, что относится ко мне с симпатией и надеется, что сим жестом подтвердит свою серьезность и теплое отношение к народу Пью.
Гости снова забормотали, а король на минутку задумался, но его лицо ничего не выражало.
– Должен тебе сказать, положение раба не является почетным на этих островах.
Амит поклонился еще ниже, коснувшись головой земли.
– Честь для слуги – ничто, долг – всё.
Фарахи помолчал, но кивнул.
– Тогда я принимаю дар Императора, но ты освобождаешься от рабства. Я приглашаю тебя, как вольного человека Островов, служить наставником для моих сыновей и переводчиком при дворе. Тебе будет назначено жалованье, – тут король взмахнул рукой, как бы говоря: «А с деталями разберется кто-нибудь менее важный», – и тебя поселят во дворце. Ты принимаешь предложение?
Голова Амита поднялась, чтобы он мог снова уронить ее.
– Спасибо, мой Король, я принимаю с благодарностью.
Учтивые рукоплескания прокатились по всему залу, и со все еще опущенной головой Амит встал.
– Добро пожаловать, Королевский Наставник, ко двору Шри-Кона. Я так понимаю, это была довольно долгая ночь – прошу, иди и отдохни немного. К своим обязанностям приступишь завтра.
Поклонившись в последний раз, Амит развернулся и покинул двор, а Кейл снова покраснел. Ему нравился этот чудной старый дипломат с озорными глазами, но Кейл солгал ему. Сперва не объявил, кем является на самом деле, затем не помог ему делом, хотя имел возможность, и теперь так неловко будет смотреть ему в лицо!
Глашатай вернулся к своей роли, напоминая всем о скучном распорядке – и вскоре вновь отправив мысли Кейла блуждать защиты ради.
Пока мужчина бубнил, Кейл наблюдал, как жены шепчут на ушко мужьям, а мужья громко жалуются, пользуясь возможностью. Он слушал, как вельможи скулят по поводу банд и пиратов или ноют о том, что их соседи не платят положенную долю за страхование торговли; говорили, что слишком велик налог на скудные, неудачные урожаи их немногочисленных рисоводов; что цены на древесину из Бектхано стали заоблачными; и так далее и тому подобное.
Глашатай учтиво выслушивал всех, а Секретарь Двора записывал все это на единственном свитке пергамента. Любой, у кого имелась реальная жалоба – как правило, нарушение закона другим городом, – передавал подробности Секретарю, зная, что встреча совета и вынесение решения произойдут гораздо позже.
Поэты декламировали, певцы исполняли песни, а танцоры плясали, пока солнце не опустилось достаточно низко, чтоб заглянуть в окна и ослепить половину двора. А когда Кейл решил было, что мытарства наконец-то закончились, Глашатай взошел на скрипучий помост в последний раз и объявил светский прием, дабы приветствовать новую молодежь при дворе. Это означало вино и наверняка танцы – естественно, под пристальным наблюдением дюжины прозорливых старых матрон и их слуг.