Во внутреннем дворе, залитом солнцем, тренировались новобранцы. Отлично выкованные мечи били в щиты, и все же это была не старая закалка, вовсе не старая.
С Фили в числе сотни пошли десятка два романтически настроенных Железностопов, чем изрядно разозлили Даина, и они теперь пытались быстро натаскать переселенцев из Синих гор, еще не поднаторевших в битвах.
— Трон Эребора, трон, отвоеванный у дракона, ожидал Торина, а не Даина, — горько вымолвил Двалин. — У Даина достаточно было добычи. Мория — печальная легенда. И нет, там не найдется новой Ольвы Льюэнь. Эребор — ваше наследство, Фили, Кили. Аркенстон, ради которого легли в землю столько гномов! Он отдан в дар… несбыточной любви короля-под-горой. Где, наконец, светлые, точно звезды в глубине Келед-Зарам, драгоценные камни? Камни у эльфов… так какой смысл бороться за что-то и не удерживать этого…
Тауриэль молча поставила на стол блюдо с запеченым поросенком и пошла за овощами, хлебом, пивом.
— Я обещал подкрепление, и я сдержу свое слово. Кили, ты со мной?..
Кили помолчал.
— Прости, брат… У тебя есть наследник. У меня нет.
— Я еще дочку хочу, — вздохнул Фили, — Бус обещала.
— Обещала? — Кили расхохотался, — Ох, братец. Обещала! Неужто у нее ручные вороны летают к самому Махалу?
— Бус — она такая, — усмехнулся Фили и невольно глянул на Тауриэль.
Семя наугрим, тяжелое, как свинец, не прорастало в лоне человеческих женщин. Что говорить о невероятном союзе лесной эльфийки и гнома из рода Дурина?..
Да, любовь.
Но любовь, которая вряд ли подарит плод.
В Полуденном приюте нынче постоянно жили несколько эльфов, которые оказались неспособными усидеть на одном месте. Они переносили вести в новом Севере, от двора к двору. И Тауриэль слышала о детях, о новом ребенке, который родился в Лесу, в Ривенделле, в Лориене…
Сын и дочь Трандуила.
Дочь Синувирстивиэль и Барда.
И еще десятка два детей Новой Зари.
Сочувствие Фили было неповоротливым, как ворота Эребора. Эльфиниты были, да. О детях эльфов и гномов никто даже никогда не слыхивал.
— А может, я и соберусь, — неожиданно выговорил Кили.
И когда гномы выходили из добротных ворот Полуденного приюта, Фили радовался. Как в старые времена — вместе! И все же сердце его сжималось: они оставили любимых. Они оставили мать и оставили свое наследие, Одинокую гору.
— Мы вернемся быстро, — сказал вслух Фили то, во что не верил сам, только чтобы подбодрить брата. — Выгоним трусливых орков и запрем Западные Ворота. Наши жены даже не успеют вышить нам новые рубашки.
— Конечно, не успеют! Тауриэль не умеет вышивать! Не будет даже браться!
Смех взлетел над походным строем.
***
— Ты не доверяешь Железностопу, — вздохнул Балин, пока Торин вглядывался в камни морийских коридоров.
Сегодняшняя атака мелких и злобных орков была настолько хаотичной, что не составило труда их перебить. Но не оставляло предчувствие, что это неспроста, их просто хотят ослабить, посылая тучи голой и безоружной саранчи. Что-то крылось в подвалах Мории, что-то, что дремало там издавна и лишь иногда подымало голову.
Возможно, на подходе мордорское подкрепление. Один Махал знает, куда на самом деле ведут туннели Мории. Особенно те, которых нет на огромной карте в тронном зале.
— Я никому не доверяю, — ответил Торин.
— Надо поспать хотя бы пару часов. Ты смотришь в потолок уже третью ночь. Нет там ничего, только твои грезы.
— Может быть, я грежу о подмоге в пару сотен копий, которая мне бы сейчас пригодилась?
— Торин, Даин долговато запрягает, да, но подмога придет.
— Я не сдамся, — проговорил Торин во тьму. — Я уже здесь. Мы очистили и укрепили несколько галерей. Нашли столько мифрила. Мориия велика, и единственная наша беда, что мало гномов с нами пошло…
Тьма Мории была теплой и слепой. В ней не горели глумливые драконьи очи, не слышался еле уловимый шелест чешуек. «По-орченая кровь… Оукенш-ш-шильд.» А еще в Мории не хватало воды — как и во всех пещерах, она была там, ниже — где родники сливались в реки и потоки, а потоки впадали в огромное море, но спуститься вниз пока не удавалось. Здесь же, на укрепленных галереях, сыны Дурина довольствовались лишь парой тонких родничков, а потому изрядно провоняли.
— Когда придет поддержка, надо будет искать воду.
— Да и пищу тоже, — грустно сказал Балин. — Не варить же нам гоблинов. Припасы скоро вовсе завершатся. Тут нет славных запечатанных тайных комнат с вином и зерном… это в Эреборе мы нашли все, чего только пожелала душа. В схронах пустота, отчаяние и истлевшие скелеты гномов…
Торин никому не доверял.
Балину — возможно. Балин, сын Фундина, помнил погребальные костры Азанулбизара.
И узбад снова уставился на камень сводов.
Золото и янтарь. Янтарь глаз, обсидиановый бархат ресниц, желтые камни в диадеме, шелк порванного платья.
Говорят, ревнивый эльф запер отвоеванную у Саурона жену в полном колдовских иллюзий лесном дворце, запер так прочно, что уже несколько лет никто не проникает туда и никто не выходит оттуда.
«Я войду в чертов Сумеречный лес победителем, повелителем Мории. Я найду такие сокровища, перед которыми склонится даже жадный эльф».
В котомке Торина, кроме всякого нужного в таком путешествии хлама, лежал разрубленный шлем Ольвы. Легкий и в то же время прочный, точно металл. Даину он точно не нужен.
Король-под-горой коротко вздохнул и перевернулся с боку на бок, наконец проваливаясь в долгожданный сон.
Его поднял громкий голос Балина, отдающего приказы. Вокруг почему-то было светло, как в Эреборе, или глаза уже привыкли?
— Пришли? — спросонья не попадая в пряжку пояса, спросил Торин.
— Пришли, узбад! — крикнул Балин. — Пришли, оба твоих племянника пришли, держат входы на лестницу! Второй ярус полон орков, лезут, выпучив глаза, как будто у нас в руках не топоры, а пироги! И знаешь, что я думаю?
Торин только коротко глянул на Балина, опоясыввясь мечом.
— Кто-то их на нас гонит, вот что!
— Мордорские тролли?
— Хорошо бы тролли. Под ними можно обрушить галерею.
Балин торопился, и Торин заразился этой спешкой.
— Сколько привели?
— Фили сотню. И полсотни — Кили. Двалинова выучка, из полуденных, которые доделывали там стены. У карнизов я их поставил.
— Хорошо. Я пойду обнимусь с племянниками.
Орки действительно текли визжащей рекой, не обращая внимания на уколы мечей и удары топоров. Десятками летели они вниз с узких переходов, вскипали в раскаленной смоле, долгие годы спавшей тут в бочках и пробужденной огнем; и десятками же лезли напролом, сметая одиноких воинов, если те не успевали отшатнуться.
А потом гулко ухнуло, и внутри каждого наугрим что-то отозвалось, оборвалось как струна. Когда лопается канат шахтного лифта, пол еще вроде бы на месте, но сердце, ощутившее невесомость, прилипает к желудку.
По стенам пробежали алые блики.
Торин кинулся к тому месту, где разгоралось дрожащее зарево.
Орки бежали не от троллей.
Их гнал на гномские копья древний невыразимый ужас, который когда-то назвали «проклятием Дурина».
— Балрог, — прошептал Балин.
— Это Балрог — заорал Торин. — Фили, Кили, ко мне! Мы отступаем на укрепленные галереи!..
***
Вестей из Мории не было.
Даин все прочнее утверждался на троне в Эреборе, и огорчало его лишь одно — пустая выемка на высокой спинке над головой. Аркенстон. Все чаще Даин поговаривал о том, что не имел права никакого Торин делать такие подарки. Вот не имел и все. И надо бы тряхнуть трусливую лесную фею, отобрать достояние рода Дурина.
Мечты и думы о войне приманили на Пустошь несколько ватаг орков, которые, разбившись о ворота Эребора, накинулись всей мощью на Полуденный приют.
Ослабленный приют, отправивший бойцов на поддержку Торину, не выдержал атаки. И там, где создавался любовно, по камешку, постоялый двор, легли дымящиеся руины.