— Ты никогда не сумеешь купить то, что тебе желанно, — тихо сказал Балин.
— Я не буду покупать ее. Ей станет холодно, и она сама придет туда, где теплее, — мягко сказал Торин. — Я не ради нее пришел и занял Казад-Дум. Я совершил один подвиг и собираюсь совершить еще один. Надо лишь верить в наш народ. В наше будущее.
— Наше будущее так бы обрадовалось, если бы увидело твоего сына, — тихо выговорил Балин. — Даже пусть и среди воинов тут, нашлась бы девушка.
— Да, жены и дочери гномов стали сражаться наравне с мужчинами, как это было заведено у эльфов.
— И одна из наших воительниц очень неравнодушна к тебе.
— Я знаю про Келлис, — сказал Торин. — Трудно не заметить ее взглядов. Я отошлю ее служить подальше, потому что возле меня не бывает безопасно.
— Торин…
— Я не обсуждаю это, старый друг.
— Торин. Рано или поздно нас атакуют тут, — грустно сказал Балин. — И атакуют такие силы, которые мы уже не отобьем. Или Балрог придет стереть в порошок наши кузни и нашу жизнь.
— Один раз мы ушли от него.
— Давай заберем все, что сможем нести, и вернемся в Эребор. Мы слали двух гонцов и ни один не вернулся. Мне тревожно, Торин. Послушай меня…
— Нет. Мы останемся здесь.
— Узбад?.. — в небольшие чертоги, что занимал Торин, вбежал один из гномов. — Узбад! На нижних галереях раскалился пол! Мы не понимаем, что происходит — все спокойно, но жар словно идет сквозь толщу камня…
— Ну вот, началось, — грустно выговорил Балин. — Мы еще можем уйти прямо сейчас через окна Казад-Дума…
— И попадать в пропасть? Гномы не умеют летать! — вскричал Торин. — Сперва посмотрим, что там за беда — может, просто вскрылся горячий гейзер! Хоть помоемся!
— Нету тут гейзеров, — тихо сказал старый гном. — Это не Эребор. Прости, узбад. Все годы я был с тобой… и не смог уберечь тебя — от тебя самого.
========== Глава 8. Тридцать восемь ==========
Лес отпускал Ветку неохотно, как будто она была опутана тонкой тканью. Тканью голосов, воспоминаний, мыслей; сердце звало ее обратно, ум подсказывал выйти к Андуину и встретиться с Трандуилом. Но кроме ума и сердца, имелась еще обиженная женщина — плюс расчет на то, что Трандуил сможет переломить ход бессмысленной морийской операции Торина, и Король-под-горой вернется на свой законный трон. У Ветки создалось впечатление, что Торину не хватает или последней оглушительной победы, чтобы сказать, что он отступил достойно; или последнего такого же провала, о чем думать не хотелось, так как там воевало слишком много дорогих веткиному сердцу гномов. Правда, в последнем пункте, подразумевающем вмешательство Трандуила в подгорные события, были изрядные изъяны. Ветке не до конца верилось, что Владыка в самом деле оставит детей и Лес, чтобы отправиться в Морию. Она думала, что с полпути он может и вернуться, к примеру, не обнаружив никаких ее следов близ Андуина и тракта — и мысли эти крепли, когда она вспоминала двор, пиры, праздники, ровную и радостную жизнь, оберегаемую их союзом, его благой мощью; охоты, счастье смен времен года, невыразимое блаженство от того, как беззаботно росли их дети, окутанные любовью. Все это создал Трандуил, но не он один. Все это делалось ради тех лет безопасности, о которых он много раз говорил ей как о великой ценности. И принес эти годы безопасности в Пущу их союз.
Поэтому первый день в лесу за границами Леса Ветка была задумчива, молчалива. Она рефлексировала, как сказала бы раньше. Думала о том, что происходит в Лихолесье, справятся ли воины и стражники, если придет беда. Надежно ли обережены ее дети.
Мышцы ее вспоминали навыки многодневных верховых переездов, а внутренняя требовательность к себе, задремавшая было на шелковых простынях, возвращалась к положенной ей чуткости и непреклонности.
Двигались они небыстро, так как никуда не опаздывали и ни от кого не бежали, но шли весь день, пока было светло.
— Здесь недалеко дом одного из великих магов, Радагаста, — сказала Ветка. — Дом этот, как рассказывал Трандуил, это огромное дупло живого дерева, которое может перемещаться. Спутать его ни с чем нельзя. Днем дерево стоит на месте, ночью его освещают тысячи светлячков, и оно идет, куда надо Радагасту. Дом зовется Росгобел, и по этому имени стали назызвать и весь заколдованный край. Тут обычный лес, не Древа, и лес этот со всеми его полянами и тайнами, рощами, ручьями и перелесками — Радагастов, до самого тракта. Он не дает тут селиться никому. За харадский тракт Росгобел не простирается, от тракта до Андуина — полоса ничейной земли, земли путешественников и торговцев. Ты видел магов?
— Гендальфа конечно. Радагаст гостил разок в Ривенделле, когда я был еще… ребенком. Я мало что запомнил.
— Тогда нам можно поискать Радагаста. Есть честный и нечестный способ встретится с ним, — выговорила Ольва. — Честный — походить зигзагом, неспешно, он очень не любит суеты, хотя у него самая быстрая кроличья упряжка в Средиземье. И нечестный — помучить какую-нибудь здешнюю мелочь. Ежика, зайчика.
— Вообще я планировал на зайчиков охотиться. Я уж не говорю про Сета.
— Ну, если убивать их не сразу… а медленно вытягивать кишки, отрывать уши… то как раз может подоспеть и разозленный Радагаст, если он не занят.
— Я предпочел бы ожидать не тут, а около Андуина, — рассудительно сказал Эстель, — и не рвать зайчикам ушки. У Андуина мы сможем сделать небольшую засеку и выждать, пока по реке или вдоль нее не спустится к Лориену Трандуил. Они станут поить лошадей и не пойдут никак иначе.
— А если он повернет обратно? — спросила Ветка. — Он может. Зов Леса и фэа детей очень сильны. Даже я слышу. А Трандуилу всегда непросто покидать свои владения.
— Поворачивать обратно — вовсе не в стиле Владыки, как я понял, — улыбнулся Эстель. — А я ведь несколько раз был удостоен бесед с ним. Он знает о том, что меня ждет, и говорил со мной… рассказывая о власти и королевском достоинстве.
— Ну то есть загрузил по полной, — улыбнулась Ольва, но на душе стало тепло. — И ты почерпнул что-то важное?
— Конечно. — Эстель помолчал, помешивая палочкой угольки. — Повелительница, если ты так любишь его… отчего уехала так поспешно и тайно?
— Любовь это такая штука, — задумчиво сказала Ветка. — Я раньше понимала ее иначе. Мне казалось, упал в нее, как в перину, и это сразу и навеки. И ничто внутри любви не может поменяться. Я долго ее искала и заглядывала в глаза многим мужам. Пока не увидела глаз Трандуила, сына Орофера.
— Именно так и любят эльфы.
— Но я не эльф. Но мои чаяния… почти оправдались. Эстель, если долго лежать в перине и ничего не делать, что будет с человеком?
— Ну если он вкусно ест, много спит, — усмехнулся парень, — то этот человек не сможет быть дунэдайн. Надо быть голодным и поджарым.
— А они тут при чем? — встрепенулась Ветка.
— Хотел бы быть одним из них, — сказал Эстель.
Ветка подумала.
— Это очень круто! Расскажу тебе кое-что… в свое время дунэдайн спасли меня и принца Анариндила, определив по обрывкам одежды Глорфиндейла и остаткам упряжи Асфалота, что я не враг. Я бежала тогда из Мордора в Лихолесье, выбилась из сил, потеряла надежду. Правда, на том пути я теряла ее бесчисленное количество раз — маленькие надежды, которые то возрождались, то исчезали. Но одна, самая главная, вела меня вперед и ты с ней знаком.
— Даниил замечательный, — уважительно наклонил голову Эстель.
— А тебе — урок от Повелительницы, — улыбнулась Ветка. — Когда, идя к цели, ты теряешь путь, ищи новый. Но если, потеряв путь, ты ставишь иную цель, ты никуда не придешь.
— Благодарю. Я услышал тебя. Ночь сегодня будет прохладной, — парень поднялся, — советую тебе улечься с твоим варгом, он теплый.
— Охохо. Если бы ты знал о том, каково спится на варгах, — тихо произнесла Ольва. — Так вот. О перинах и любви. Перина здесь — это принять все как есть и ничего не делать, в первую очередь, с собой.