— Что ты о ней знаешь, о Фириэль?
— Она вдова. Иримэ говорила, она стала учиться целительству, потеряв мужа, сына, дочь. Истории много сотен лет. Муж пал еще в войнах эльфов с эльфами, на орков не спишешь. У Фириэль был дар, ее магия проявлялась в вышивании. Она могла вышить удачу или судьбу, оберег или проклятие, и отдать такую одежду тому, кому желала того или иного. Она ошиблась, вышивая свои заклинания, и всю жизнь считает гибель мужа своей виной и следствием той ошибки, потому не трогает больше шелка и иглы.
— Драматично, — равнодушно сказал Трандуил. — И что, такая эллет должна коснуться моего плеча — иглой и шелком?
Иргиль осекся, затем засмеялся и проговорил:
— Тоже верно. Но Фириэль давно и славно служит тебе, исцеляет стражников, ни за чем предосудительным не замечена. И не бойся, Иримэ тебя зашила, Фириэль лишь наложит зелья.
— Не хочу. Она говорила о том, о чем не должна была. Само заживет. Или позови Иллуира, Даэмара, они не такие тяжелые на руку, как ты.
— Может, вовсе ее отослать?
— Тоже нет. У меня нет к ней особого отношения, чтобы как-то карать или выделять. Мы хорошо прошли, орков нет.
— Видно, все у Дол Гулдура.
— Я решил выбить их из пустующей крепости, когда следопыты доложили, что там выросло уже второе поколение орков. А то, что они размножаются, это очень плохо. Обычно орки приползают сонмищем откуда-то из Мордора, или из гор, где они спариваются с гоблинами, — проговорил Трандуил задумчиво. — И когда они идут, их можно успешно прореживать. Теперь они таскают с собой какое-то количество самок и увеличиваются в числе прямо в боевых походах. Цепляются за пустующие селения, за разрушенные замки… не помню такого прежде. Но памятуя особое отношение Саурона к вопросам… размножения… могу предоположить, что это прямой его приказ, и он в своем бессилии плоти требует хотя бы от подданых плодовитости и безудержной неумеренности.
— Все знают и думают о большой войне, Владыка.
— Зеленолесье без сомнения будет биться. Но позже, много позже. И этот миг я стремился отсрочить, защищая Пущу магией и песнями. К той войне, которая грядет, и мои дети должны вырасти и выбрать стезю, окрепнуть и сражаться рядом со мной. А не только орочьи колена, — несколько сердито сказал Трандуил. — Мэглин был в своем праве, но поторопился. А орки… они выполняют приказ и стараются создать армию, равной по величине которой не было в Средиземье.
Иргиль промолчал.
— Иргиль. Ты поддержал Мэглина, значит, ты с ним согласен.
Иргиль снова промолчал.
— Ну? — уже раздраженно рявкнул Трандуил. — Ну скажи мне, сколь я был не прав!
— Ты сам это знаешь, сын Орофера. И могу тебя заверить, твой отец не смел бы так поступить с твоей матерью, что бы с ней ни происходило, — несколько заносчиво сказал Иргиль. — Я бы ни за что не позволил себе вмешаться, но когда вмешался Мэглин, я был рад.
— Ольва не эльф. Ей становилось невыносимым бремя эльфийской Правительницы. Она… не могла держать себя в руках. С зельем ей было проще и это увидели все.
— Увидели. Но также увидели и то, что ранее каждое ее появление вызывало или смех, или слезы радости, или крики гнева. А последние годы она была лишь женским силуэтом подле тебя и материнским подле ваших детей.
Трандуил вздрогнул и замолчал. Три удара сердца, пять. Потом прошептал:
— Печально…
— Что случилось, то случилось. Сам знаешь, сожалеть или горевать нет никакого смысла. Я вижу сейчас смысл в том, что Дол Гулдур зачищает Лаурэфин, ты сидишь в шатре на берегу Андуина, Повелительница шляется незнамо где, возвращая себе себя, а Пуща осталась без Владык.
— Почему незнамо где? Знамо. Как и мы, идет к Мории. Она забрала с собой Аркенстон.
— Да и слава Ауле, не нужна в Сумеречье эта опасная стекляшка. Надеюсь, она выкинет камень в бездонную Тьму Мории, — спокойно сказал Иргиль. — Пока так никто и не понял, что это такое. Ты же не думаешь, что Аркенстон просто алмаз.
— Эта штука несомненно имеет свою волю. И пока камень висел на троне в покоях под Горой, он выглядел куда как более манким, — задумчиво сказал Трандуил. — Я видел Аркенстон еще до падения Эребора. И думал, что многое бы отдал за право обладать им. Но когда он стал принадлежать Лихолесью, я едва взял его в руки. Дети иногда кололи им орехи, Ольва позволяла. Говорила, если камень повредится, то он подделка. А Торин определенно обладает чутьем и даром мага, хотя и не пользуется этим. Скинул туда, где эта вещь могла бы хотя бы уснуть. Впрочем, — ухмыльнулся Владыка, — Торину это не помогло и теперь он погибает в Мории.
— Ну, — философски заметил Иргиль, — вытащим. Пусть погибает хотя бы на солнышке.
— Солнышко не порадует гнома, особенно такого упертого.
— Ужин?
— Да.
На следующий день, после комфортной ночевки, эльфы собирали плоты. Снимали и прятали седла и узды, поводьями и подпругами вязали прочные и надежные плоты. Было решено сделать три плота и спуститься по Андуину до Лориена. Трандуил счел конное путешествие слишком длительным и обременительным для себя. И его можно было понять — лето вступило в свои права, ночи случались еще очень холодными, но дни делались жаркими и томными, река блистала и манила, быстро несла свои воды к заливу Белфалас.
К морскому заливу.
Водные путешествия, редкие в последнее время, особенно для эльфов Лихолесья, таили невыразимое очарование, звучали голосами чаек, манили голубой далью.
— Если получится, — выговорил Трандуил, — я перехвачу Ольву по дороге. Если нет, мы встретимся у Мории или внутри пещер.
Иргиль, сидя на плоту спина к спине со своим Владыкой, глядел на западный берег Андуина и думал о своем.
Он думал об истории Фириэль. О том, что в жизни каждого эльфа есть невыносимая боль, которая гложет душу — о родителях, детях, любимых, друзьях. И что бережнее всего эльдар хранят эту боль, чтобы с ней, как с сокровищем, отправиться в Валинор. Что вся боль и вся печаль народа эльфов сносится, как золотинка к золотинке, в Благословенный край, где они желают возродиться к радости и свету. Но что же на самом деле будет там — в этой сокровищнице бед и страданий? Потерявшие встретят потерянных, вновь пришедшие увидят ушедших раньше, и все плохое отступит?
Отчего-то теперь это перестало казаться Иргилю Ключнику таким уж бесспорным.
Он не найдет в Валиноре потеряных любимых или детей, разве что родителей. А вот люди — обычные смертные люди — живут с такой потерей не оглядываясь, отпустив своих ушедших и лишь надеясь, что за чертой есть что-то и для них.
А он сам найдет в Валиноре женщину, которая никогда не любила и не полюбит его, и снова будет тенью при ней и при ее счастье.
Иргиль с огромным уважением посмотрел на тень Трандуила, скользящую по светлой воде Андуина. Вот он, другой путь. Надо не просто открыться Новой Заре, надо не просто радоваться детям Новой Зари. Надо стать Новой Зарей. И Владыка это сделал.
А может, стоит даже изменить законы и обычаи эльдар. Потому что все же, если честно, то за Великое море уходят лишь тогда, когда тоска по потерянному превышает радость от пребывания в этом мире.
И радость эта велика.
Фириэль плыла на соседнем плоте и сегодня она была в женском платье. Открыв ноги выше колена, спустила их в воду. Волосы ее вились, подчиняясь ветерку, а тонкий стан был обянут льющимся шелком. И это было прекрасно.
А вокруг целительницы работали шестами эльфийские мужи, босиком, в тонких рубашках, обтягивающих их торсы. В шаге от Фириэль стоял высокий, сильный Иллуир, который точно так же потерял когда-то жену и сына, а дочь его жила в Лориене и была замужем, но в бесплодном браке.
Иллуира от Фириэль отделяло всего одно дыхание… и сотни лет верности тем, кто давно пировал в Чертогах Манве.
И тем не менее, оба они были тут, прекрасные, бессмертные, не желанные никому.