— Он слышит наши движения…
И Владыка заговорил. Не быстро, подгоняя слова и звуки один к другому, не торопясь, четко выщелкивая слова древних эльфийских наречий, выговаривая их на новый лад. Ошибаясь и поправляя сам себя.
Торин чуть не плясал от нетерпения.
— Он отпустит нас? Отпустит?
— Погоди…
Балрог снова сказал несколько фраз и протянул к Трандуилу огромную руку, почерневшую прямо на глазах — демон убирал из нее свое пламя, чтобы эльф не обжегся. Развернул пальцы…
— Ого, — сказал Торин.
На ладони демона лежал если не Аркенстон — то его двойник. Овальный камень такой же чистоты и формы, только разбитый пополам, лишенный внутреннего света.
Трандуил сжал зубы, стиснул челюсти так, что желваки выступили, скулы заострились. Снова сказал несколько фраз. Обернулся вокруг, влево, вправо… балрог небрежно, пинком подкатил к королям пару валунов без острых граней. Трандуил сел.
— Да что он говорит?
Трандуил вздохнул.
— Он говорит, что отпустит одного. И этот один должен принести ему его глаз. Ты видишь, глазницы пусты. Он чувствует, что мы касались его глаза, и, следовательно, знаем, где он. Говорит, поэтому мы еще живы. Это вот — его разбитый глаз, который он хранит на память. Но целым сможет видеть. Это очень древний и могущественный майа, Торин.
— Аркенстон!
— Да.
— Он у тебя в Лихолесье!
— Нет, — досадливо сказал Владыка. — Он у Ольвы. Она забрала его с собой, когда удрала. Я же поэтому и решил, что она побежала к тебе. Она взяла все драгоценности, которые получила в подарок в Эреборе или от Эребора. Все.
— Девочка моя, — польщенно сказал узбад.
— Моя, — припечатал Трандуил. — Жена. Итак. Он отпускает одного и ждет, пока тот вернется. Обещает сохранить второго и также отпустить, если и когда глаз будет доставлен.
— Отлично, проваливай, — сказал Торин. — Я как раз поучу с этим вот… этим… как его… валарин.
— Он не хочет тебя. Он хочет меня.
— С какой стати?
— Потому что я прекрасен, умен и образован. Потому что я могу с ним говорить. Потому что я Перворожденный и, следовательно, не наугрим, к которым у него счеты.
— Счеты! — вскричал Торин. — А у меня к нему не счеты? Скольких гномов он перебил! Зачем? Что плохого мы делаем?
Балрог зарокотал — Трандуил выслушал его, сказал несколько слов. Затем принялся переводить.
— Мифрил — кровь балрогов. В Мории в такие времена, когда Моргот только призвал его народ из огненной бездны, было большое сражение. Пролилось много крови балрогов. И когда гномы пришли и стали выковыривать ее из камней, в которые она впиталась… это для него, как для нас осквернение могил, Торин. Он не смирится с этим. Ослепнув, он теперь просто идет на любой металлический шум, на все, что отличается от копошения гоблинов. И разит.
— Я не могу уйти отсюда и бросить тебя, — сдавленно выговорил Торин. — Не теперь. Никогда. Ты должен сказать ему, что я останусь на любых его условиях. Ты должен уходить. В конце концов, ты лучше плаваешь. Я плаваю… как гномий топор. У тебя дети. У тебя Ольва.
— Боюсь, у нас нет выхода. — Глаза Трандуила были прикрыты пушистыми ресницами, осанка и негромкий голос — как в тронном зале. Впрочем, зал и вправду был торжественным — таким, как не видел ни один из земных владык. Все достоинство и сила Трандуила вернулись, а то, что уменьшился жар и прибавился свет, позволяло чувствовать себя лучше. — Он древний воин, оставшийся один. Он хочет увидеть, во что превратился мир. Это позволит сделать Аркенстон… который, как оказалось, око балрога. Он не хочет тебя. И он напоследок проклянет тебя, чтобы ты точно вернулся.
— Ну здрасте, — сказал Торин. — Нечестно! А если я опоздаю?
— Срок не оговорен. Он никуда не торопится. А я буду вечно его говорящей игрушкой. Ты выиграл. Ты передашь Ольве и моим детям всю мою любовь. И ты сделаешь ее счастливой.
— Я принесу Аркенстон!
— Ты не расслышал, что я сказал? — томно и немного устало выговорил Трандуил. — Он хочет увидеть мир. Без глаза боль от солнечного света в пустых глазницах нестерпима. Он не может выйти из Мории. Но с глазом — сможет. Камень нельзя сюда нести.
Торин выругался на кхуздуле.
Балрог взревел. Сейчас, когда короли видели его лицо, это выглядело как крик воина в битве — искаженный гневом и болью прекрасный, но обезображенный лик…
Рогатый шлем лежал на полу…
— Не разговаривай на кхуздуле, — шепнул Трандуил. — Говори только на вестроне. Он и так отпускает тебя с большим трудом.
Балрог шагнул к королям — их снова обдало ужасным жаром. Указал на руку Торина и заревел.
Трандуил попробовал возразить, но рев не прекратился.
— Он говорит, вытяни руку…
Торин без сомнений шагнул вперед, и, не сводя яростного взора с пустых глазниц, сделал непристойный жест. Демона это устроило — он вонзил коготь в запястье гнома. Торин закричал.
Балрог продолжал что-то говорить, затем вырвал коготь и отступил.
— Вместе с твоей кровью в тебе теперь течет жидкий мифрил, — сказал Трандуил, — который ты так жаждал здесь, в Мории. Если ты заполучишь в свои руки Аркенстон и не принесешь его сюда, он остановится и ты погибнешь. Но если ты не возьмешь камень в руки, ты будешь жив. Мифрил защитит тебя изнутри от множества опасностей. От всего, кроме предательства сделки, говорит балрог.
— Каковы гарантии, раз это сделка?
Трандуил спросил.
Балрог ответил.
— Он говорит, что слишком стар, чтобы лгать, а эльфов и гномов достаточно, чтобы было кого убить. Он желает свой глаз, который потерял в битве неисчислимое количество столетий назад. Он сохранит меня живым сколько будет надо и не ограничивает тебя во времени. Но он узнает, если ты умрешь или будешь убит, и тогда умру и я. Я стану ему не нужным, а он не так великодушен, чтобы пережить крушение такой недежды, какую питает теперь, и никому не отомстить.
— Никогда больше не буду ругаться балрогом, — сказал Торин. — А если ты сбежишь, я, надо думать, умру?
Трандуил бесстрастно перевел, — Балрог гулко рассмеялся.
— Говорит, если эльф сбежит, мифрил вечно останется в твоем распоряжении. Сам он выполнит любое твое желание. Интересно, почему не мое? Он считает, отсюда невозможно сбежать.
— Ну что же, — неспешно сказал Торин. — Сделка так сделка. Я согласен. Я услышал тебя. Ты будешь запредельно умным, когда я тебя вызволю отсюда.
— Ты же понял меня? Не вздумай. Защищай Средиземье.
— Я услышал. Что, ревность паршивая штука? — вздохнул Торин. — Ты плохо соображаешь.
— Я наказан, как никто и никогда, — ровно выговорил Трандуил. — Пока этого достаточно. Леголасу… я люблю его. Он будет хорошим Королем. Ольве… я прошу у нее прощения и каждый миг буду вспоминать всю ту радость и счастье, которое у нас было. Детям… просто присматривай за ними. В них мое сердце и моя душа… а ты сам… верни Эребор. И… я отлично соображаю, слава валар. Я сделаю все, что в силах эльфийского Владыки.
— Иди ты в задницу, передавать такое, — грубо сказал Торин. — Сам всем все скажешь… брат. Переведи этому… я готов.
Балрог взревел и раскрыл дымные крылья.
========== Глава 19. Телохранитель ==========
— Может, все же поговорим?
Эйтар лежал на спине, закинув руки под голову, смотрел в потолок. Они остались в доме, сработанном гномами, и не пожалели. Снаружи лил дождь. Тауриэль устроилась где-то в пристройках — был слышен ее голос, она пела и сплетала ноты со звуками льющихся струй.
Ольва и Эйтар устроились на высокой полке над печью, где и Ольва отогревалась в свое время. Эстель позаботился о лошадях и теперь сидел внизу, понемногу подтапливая печку.
Юноша очевидно наслаждался жильем, огнем, и — как ни странно — всем, что тут происходило. Ветка могла это обьяснить, эльфы много учили его охоте, науке следопыта, выживанию, воинскому делу, но скорее всего мало показывали вот таких чувств, эмоций. А вопрос отношений у эльфов вообще беда, мысленно вздохнула Ольва. Духовных отношений пруд пруди. Физических?.. Да, они обнимают и целуют друг друга, легко ложатся вместе спать обнявшись и берутся за руки, вне зависимости от пола и возраста, купаются нагими и вообще прекрасны. Но когда речь доходит до какого-то рубежа, они скованы своими правилами и уложениями, врожденным благородством, а также всевозможными сложностями в ассортименте… а парень и вообще даже не эльф, а человек. Ему уже очень должно быть интересно, да.