— А это уже вы думайте, — проворчал Торин. — Мы обсудим сейчас, как тревожить балрога, и в путь. Время не ждет. Вы, сильные и мудрые, можете собрать ваш Белый Совет, собрать все силы, и если тварь обретет зрение, встретить его. Можно запечатать все врата Мории, хотя мне кажется, что врата ему и не нужны, он летучий. Если нужно, он проломит себе путь. Что до меня, то я пошел говорить со своим народом. Наугрим еще надо убедить, чего ради им класть свои головы за жизнь инородного короля, от которого, по правде-то, народ Дурина никогда ничего хорошего и не видел.
***
Торин говорил долго.
Гномы слушали, спорили, кричали. Затем пятнадцать наугрим забрали весь спасенный мифрил на одну из повозок, самых крепких пони, самое лучшее оружие — и отправились в путь домой, в Эребор. С ними отказался ехать Балин, который теперь все больше лежал, завернутый в шкуры и одеяла, приводил в порядок свои записки, вел летопись, натаскивал Ори.
Торин отобрал Кили и еще одного гнома, Гаина, чтобы они сопровождали его в поисках Ольвы. И конечно, с ним собирались Даэмар и Иллуир — Иргиль Ключник оставался возглавлять отряд, с которым сюда прибыли лихолессцы.
Фили возглавил «штурм Мории». В планах было обрушивать галереи с помощью рудничного газа и запалов, чтобы раздразнить балрога, греметь молотами, петь непристойные песни, запустить все оставшиеся печи и плавить в них что угодно, словом, бесчинствовать. Фили, который безмерно скучал по жене и сыну, новое поручение снова зажгло взор весьма юным задорным огнем.
Галадриэль и Келеборн на всякий случай немного отошли от Восточных врат Мории и встали лагерем между горами, Лориеном и Зеркальным озером.
Фириэль сидела под домашним арестом.
Галадриэль, в шелковом шатре, в платье, шитом драгоценными камнями, вооружилась свитком первоклассной бумаги и отточенным пером. Когда нужные письма были написаны, гонцы поскакали во все стороны.
Затем леди Золотого леса открыла новый свиток и призвала Балина и Фили. Повелительница готовилась переводить на валарин самые разухабистые ругательные частушки гномов.
========== Глава 21. Воля Эру ==========
Помывшись и приведя себя в порядок, Повелительница передумала бродить с Тауриэль по кустам и расспрашивать ее наедине.
— Завтрак, — сказала она. — Вот сейчас вот сюда. За стол в дом.
Почему-то для серьезного разговора, так показалось Ольве, сидеть на стульях и за столом было уместнее, чем на травке вокруг костра на солнышке. Тем более, травка не успела просохнуть с утра, когда жарило вовсю — а сейчас снова собирались тучи.
— Тауриэль. Сядь. Эйтар.
Села и сама Ветка, выбрав место, которое условно можно было назвать «во главе стола».
— Ты мне не повелеваешь, — сказала Тауриэль.
— Я не повелеваю. Я прошу сесть и поговорить. Как супруга короля может просить принцессу, — сказала Ветка и подняла подбородок.
— Но тон!
— Тауриэль, пожалуйста, сядь. Эйтар? Эстель?
— Этот разговор будет касаться меня? — спросил дунэдайн, как-то тревожно поеживаясь.
— Мы определим, что происходит в нашем отряде и куда мы все же едем, — сказала Ольва.
Юноша подошел к ней и нагнулся к уху.
— Позволь мне пройтись и проверить окрестности, Повелительница. Ночью в дождь я слышал варгов, много варгов. Под утро, когда вы готовились лечь спать и я подошел к тебе и телохранителю, я немного прошелся — не до самого тракта, но я видел орочьего дозорного, который ехал с юга на север. Он тоже заметил дым, вы много топили, но не остановился разведать, ибо вести нес срочные. Мне не нравится это, и пожалуйста, решайте скорее. Мое мнение — надо немедля переправиться через Андуин и дальше решать, как быть. Но уже на той стороне. Может так статься, что дорога в Пущу будет временно закрыта для тебя и Эйтара.
— Хорошо. Иди. Разберешься, возвращайся, мы будем готовы, — сказала Ветка.
— Вы, все трое, увлечены друг другом, — и человек очень искренне, немного лукаво улыбнулся, — но когда Перворожденные так заняты, кто-то должен проявлять осмотрительность…
Ветка хотела одернуть Эстеля… и передумала. Только улыбнулась и слегка кивнула.
И когда человек вышел, сплела пальцы на столе возле глиняной чашки с отбитой ручкой, наполенной отваром Радагаста, и посмотрела.
Это был тоже не простой взгляд, а невольно заимствованный у Трандуила — именно по принципу «с кем поведешься, от того и наберешься».
Эйтар был собран и заинтересован, Тауриэль сидела как на гвозде.
Взгляд имел целительное и волшебное влияние. В прежние времена Ветка и на себе его действие многократно испытывала.
Еще через миг Тауриэль заговорила. Сама, без вопросов.
— Я отлично понимаю, куда и каким образом я уронила свою честь и честь Кили! Но и вы! Эйтар, она твоя Повелительница, как ты мог так оскорбить Владыку! Как… ты сам — как так можно! Еще вчера… и уже сегодня… кто ты после этого…
Ветка подняла руку — остановила Эйтара, который собрался то ли возразить, то ли выскочить отсюда прочь, и неспешно произнесла:
— Он не оскорбил. Он спасал и исполнял долг телохранителя. Но если ты хочешь знать больше, между нами не было и не может быть близости. Мои чувства к Трандуилу — истинные, и измена хроа неприемлема.
— А я вот такая неправильная! — выкрикнула Тауриэль. — Мне стыдно перед принцем, но я даже не вспомнила о нем! Ни с орками, ни с… — и осеклась.
— Нет, ты отлично все помнила, — сказала Ольва. — Просто твое сердце остыло, а твоя беспокойная за… душа ищет новых рубежей. И не забудь про зелье. То, что тот самый день прошел и твое тело восстановилось, не значит, что зелья не было. Это такая штука, о которой придется помнить какое-то время. Проявлять внутреннюю дисциплину. Отличать собственное от чужого. Понимаешь? Не оскорблять друзей. Не разочаровываться в них, не разобравшись, в чем дело. И если ты хочешь быть поистине храброй, ты не будешь избегать разговора с Кили, встречи с ним. И только затем отправишься туда, куда хочешь. И кстати, между вчера и сегодня ты сказала Эйтару, что будешь искать Леголаса.
— Ольва… и ты… Эйтар… поймите, — Тауриэль закрыла ладонями лицо. — Это так сложно. Леголас… Кили. Мы же росли все вместе, Эйтар, ты помнишь? И я так удивилась, когда вдруг много позже Леголас открыл в себе любовь ко мне… я видела в нем брата. Как и в тебе. Я так думала. Оказывается, все может быть иначе. Все. И даже с братом можно… ох. Я не хотела сделать Леголаса несчастным и убегала из Леса — то просто убегала, то с Кили. Я…
— Погоди, — сказал Ветка. — Пока не наговорила лишнего. У людей есть такое — влюблен или люблю. Это разное. Влюблен — хочется быть вместе, петь и бежать в закат, а еще обняться покрепче. И мы обычно разрешаем себе это. Но такое волнение крови затем проходит, хотя может возвращаться после разлуки и потом снова безболезненно… или не безболезненно… уходить. А люблю — это когда набегавшись в закат, ты понимаешь, что готов делить с другим любые радости и беды, быть рядом в любом случае, и нет ничего драгоценнее, чем его благополучие — раньше, чем свое.
— Как же вы отличаете? — прошептала Тауриэль.
— Иногда с трудом. Не сразу. Иногда не отличаем. Так и маемся.
Невольно Ветка подумала о Торине. Да, до сих пор так и не отличила, что же было тогда… с ним.
— Ты, может, почувствовала сейчас, что влюблена в Эйтара.
Эйтар шевельнул ушами. Ветка помнила по Мэглину, что это есть признак сильнейшего душевного волнения.
— Может, зелье дало тебе возможность не только думать хроа, телом, и желать, как желает всякая женщина, а именно чувствовать, как человек. А может, ты всегда так чувствовала. Вы же не одинаковые, как грибы в лесу. И ты, Тауриэль, ты особенная.
Тауриэль смотрела в доски стола.
Потом заговорила.