Трандуил чувствовал, что сын на свободе, и, пользуясь моментом, сосредоточился на нем. Он почувствовал, что мальчик хочет идти их спасать… как? Зачем? «Я же велел ему искать эльфов»…
Магические силы Трандуила были слабы сейчас, а былое могущество расплавилось, вытопилось в плену более страшного врага, чем горстка орков. Но и он расслышал грозное темное бормотание. Даню нашел не только он, но и Враг.
Собрав все, что у него еще оставалось, все силы воедино, всю волю и магию Темнолесья, Трандуил обратился к сыну — и указал ему путь к лагерю эльфов. Только туда. Туда, Анариндил. Ступай.
Эта попытка исчерпала его силы, и Владыка провалился в черную кипящую реку и снова начал тонуть, бессильно свесившись, ослабев без сознания в своем свертке.
Трандуил пропустил момент, когда орки встали на привал, и, выкатив его из шкур, собрались приготовить полумертвого пленника на ужин. Он не слышал, как Мэглин обещал веселить их весь вечер, если они откажутся от еды и попробуют просто поохотиться. Не слышал взрывы хохота у костра. И Мэглин, и орки были воинами — бесконечные походные байки были близки всем, кто носил оружие и служил своему господину, кем бы он ни был. Эльфийские истории и развлекательные воинские сказочки отлично подошли — в небольшой редакции, конечно. Под утро у Мэглина было немного грубой одежды и плошка с водой. Лаиквенди, ногу которого разнесло, подполз к Трандуилу, как смог, одел его, напоил через беспамятство. Затем обоих снова связали.
Мэглин сейчас просил Эру лишь об одном — и добрые силы Арды услышали его, послав оркам жирного кабана. Враги наелись, и, оставив дозорного, легли спать.
Больше Мэглин ничего не мог — и так же, как и его Владыка, потерял сознание.
***
— Что с тобой делается?
— Я растеряна, Торин. Я разучилась выбирать и действовать. Я не знаю, что мне предпринять.
Ветка сидела на кресле, покрытом мехами и бархатом, и неотрывно смотрела на Восточные врата. Кресло для нее вынесли из шатра Галадриэль и поставили на пригорке.
— Стрелометы почти готовы, — неспешно сказал Торин, садясь рядом. — Как только скуем стрелы, я пойду к балрогу. Найдем, куда твой фея делся, спасем уж как-нибудь. И сыночка твоего тоже.
— Вернулся Леголас. Кто-то из нас, или я, или он, должен вернуться в Пущу. Витязь это хорошо. Но там Юленька… одна. С Эллениль только. А такого никогда раньше не случалось, — бесцветно сказала Ольва. — Я вот хотела проверить, осталась ли я собой. Могу ли я действовать как раньше. Не осталась. Не могу. Я стала матерью, и я больше не в одном месте. Мое сердце разделено на три части. То, что Саурон делает со своей сутью — делит себя на части и помещает в разные места, чтобы добиться бессмертия, каждый человек… или, может, эльда, не знаю, делает с собой сам. Сердце поделено на столько частей, сколько у тебя любимых.
— Твои дети и Трандуил.
— Да. Я даже сама себе не нужна. Как такое может быть? Я больше не нужна себе без них.
— Ольва, — мягко сказал Торин. — Ведь знать это — уже прекрасно. Ты не знала, потому что безвылазно сидела в этом своем Лесу. Забыла друзей, прикипела к дворцу. Против этого ты и пошла, верно ведь? А теперь ты знаешь. Соберешь семью воедино. И уже никогда не бросишь. Только ты с нужностью-то не перегибай. Не было бы тебя — не было бы их.
— Я раньше не понимала.
— Чего?
— Ну вот появились у… человека дети. И он от всего отказывается. Ради них. Как будто все остальное перестает иметь смысл. Если рисовал — бросает рисовать, если занимался спортом — бросает спорт, а если…
— А если бродяжничал — бросает шляться по дальним дорогам? — улыбнулся Торин.
— Да. Я таких курицами называла. А сейчас мне ничего не надо, раскинуть крылышки и прижать Даню и Йульку. И чтобы Ри сзади. И все. Голова не думает, не могу сообразить, куда бежать, где и какой помощи просить, верно ли я поступаю, самой ли поехать в Лихолесье или отправить Леголаса… кстати… а где Леголас?
— Он с твоим телохранителем и Лантиром ушел. И с этим… дунадайн.
— Манве, — нервно сказала Ветка и поднялась, — стенка на стенку что ли? Что происходит вообще? Ты видел, куда они пошли?
— На полянку к реке. Пойдем и мы. Думаю, там будут говорить о Тауриэль.
Но картинка у реки была более мирной, чем ожидала ее застать Ветка.
Эйтар и Леголас стояли у самой кромки воды и тихо разговаривали, так тесно сблизив лица, что волосы воинов почти переплелись.
Лантир с Арагорном пекли картошку. Когда пришли Торин и Ольва, нехитрая еда была готова — гордый нолдо, поругиваясь на квенья, выкатывал обугленные картофелины из костра по травке, чтобы чуть оббился уголь. Арагорн напластовал бело-розового подкопченого сала, выложил на плотный лист щепотку крупной серой соли.
Ольве и Торину не то чтобы обрадовались, но место у костра дали. Ветка тут же схватила черную картошинку — и отчего-то хрупкий пачкающий уголь словно вернул ее от рубежей отчаянных, беспросветных мыслей в день сегодняшний.
— Они поговорили?
Арагорн посмотрел в сторону реки.
— Да. Леголас хочет, как разыщется отец, идти в Мордор. Никто не представляет себе даже, что может случиться с Тауриэль.
— Ну я представляю, но лучше мы не будем домысливать, — сказала Ветка. — Придет время, и так узнаем. Они не… дрались?
— Эйтар призвал меня в свидетели. Я рассказал все как было, — задумчиво сказал дунадайн. — Когда такое между друзьями, всегда тяжко. Но они смогут… смогут…
— Но друзьями не будут более, — отрезал Лантир. — Торин? Сала? Есть еще хлеб. Арагорн и Леголас выезжали на проезжий тракт и выменяли кое-чего у торговцев-людей.
— Лантир, ну чего ты такой злой все время? — спросила Ветка. — Я давно хочу узнать. Вот можешь мне лично, прямо в лицо сказать, что не так? Чего ты бесишься? Если бы ты был человек, я бы решила, что ты в меня влюблен и в таком виде ревнуешь. Типа как Тиллинель раньше.
Лантир посмотрел ей в лицо.
— Люблю? Тебя? Во-первых, я как считал, так и считаю, что твоя связь с Темнейшим не прервана и сильна. Ты его ставленница и призвана губить королей Севера. Доказать? Пожалуйста. Если и не брать то, что было ранее, что видим теперь? Великий гном, уж всяко не последний из наугрим, бросает отчий престол и уходит на заведомо глупую войну, уничтожает свой народ.
Торин перестал жевать и уставился на Лантира.
— А Тауриэль и Кили? Считаешь, Ольва, ты и тут не при чем? Да не было бы тебя, какая эллет поглядела бы на… ммм… на гнома, будь он пять раз принц? Это ты научила дев смотреть куда ни попадя и творить балрог знает что. Хорошо получается? Не очень.
На повышенные тона в голосе Лантира пришли Эйтар и Леголас, также уселись к костру и картошке.
— Где нынче Владыка? То-то и оно. А почему он неизвестно где? Потому что он помчался догонять тебя — невоспитанную, неспособную оценить оказанную честь, любящую так мало, что даже не поговорившую с Королем. Нет, тебя погнала в путь прихоть. И сколько уже погибло эльдар… и наугрим на твоем пути. Само твое присутствие тут ослабляет Север, сеет раздор, не несет никакого света. Пока ты жива, Ольва Льюэнь, все короли Севера в великой опасности, даже роханец и Бард. Я убежден в этом.
Ветка смотрела на Лантира и не находила, что сказать.
— Ты не в свои дела лезешь, нолдо, — сказал Торин. — Если не перестанешь околесицу нести, перекину через колено и отшлепаю, как дурачка. А за глупую войну и головы лишиться можешь.
Лантир встал.
— Я отдам за тебя жизнь, не задумываясь, Ольва Льюэнь. Потому что ты избрана моим Владыкой и на то его воля. А я не предатель. Но думать мне никто не запретит. Что до принца Анариндила… будущее покажет. Ведь не зря орды орков кричат его имя и называют принцем Мордора. И не зря зелье, уничижающее дев, названо именем твоим. Это не Леголас и Эйтар должны идти в Мордор. Это ты должна идти к тому, кто тебя сотворил, дева-рамалок.