Вечером, когда я помогаю Светлане купать малыша, приходит комендант и как бы между прочим говорит:
— Кстати, у меня к тебе просьба, Галкина.
По опыту тети Маруси я уже понимаю: Каляда ищет «подход» ко мне.
— А что, если мы вас, Галкина, подключим стенгазету выпускать? — спрашивает Каляда, а сам посматривает, как я на это его предложение «отреагирую» — если начну сильно отпираться, так можно будет на крайний случай и что другое придумать. — Да вы не бойтесь, — ободряет он меня, — редактор у нас сильный, неполное среднее образование имеет. А в случае чего мы вам поможем — подскажем, какие наболевшие вопросы осветить требуется. Может, и самой охота придет заметочку написать. Тут стесняться нечего — не выйдет, редколлегия поправит. Договорились?
— Если поможете, считайте, что договорились, — соглашаюсь я.
Видно, у Каляды и впрямь есть чутье на людей: ведь не предложил же он мне организовать кружок струнных инструментов!
…В окошко заглядывает месяц, в небе зажглись звезды, но спать еще рано. Света, убаюкивая малышонка, что-то мурлычет себе под нос. У нее уже четвертый ребенок, а она, видимо, так и не знает ни одной колыбельной песенки, и поэтому импровизирует и мотив и слова. Впрочем, песня ее немногословна: «Спи, мой мальчик!»
И снова: «Спи, мой мальчик!»
Однако надо видеть, какое у нее при этом лицо! Словно она впервые разглядела своего малыша. Когда ребенок засыпает, она долго еще возится в кухне — стирает пеленки.
В доме — тишина. Каждый занимается своим делом. Баба Киля стирает. На ней и в поле всегда чистое ситцевое платье. Чувакина вышивает гладью. К Соломахе приехал муж. Они чинно прогуливаются по селу: она — высокая, костистая, он — маленький, щуплый. Бывшая самогонщица Соломаха горделиво посматривает по сторонам — пусть, мол, все видят, что у нее есть законный муж, который ее ждет не дождется.
Гвоздева затеяла побелку. Она немного выпила.
— Я же бывший маляр. А все маляры любят баночку. Мне в праздник без этого никак нельзя, — благодушно оправдывается она под моим укоризненным взглядом. — И о дочке тоска. Поглядела бы ты, какая у меня Верушка! Чистое золото, ей-богу! Девять лет всего, а понимает, как большая, честное слово!..
Окно открыто настежь, и полевые цветы щедро напоили своим ароматом наше скромное жилище. Малыш спит, причмокивая соску. Света старательно примеряет, как половчее перекроить свой байковый халат на распашонки. Видимо, делает она это впервые, и поэтому моя консультация приходится кстати.
— А знаешь, сегодня приходил ко мне комендант, — она берет ножницы и решительно отрезает полу. — Насчет мальчонки все беспокоится. Что я с ним делать собираюсь, удочку закидывает. «Конечно, — говорит, — дело твое, захочешь, можешь везти Вовку в город. И, как тех троих, в Дом малютки сдать. Там, конечно, примут, не откажутся. А захочешь, найдутся и здесь хорошие люди, твоего сынка, как родного, любить будут. Только до каких же ты пор, Светлана Сергеевна, как кукушка своих птенцов кидать будешь?» Так и сказал, как кукушка. — Света откладывает ножницы. — И знаешь, меня даже за сердце взяло — представила себе, как моего сына чужая женщина к груди приложит, как за ручку поведет, как он ей, а не мне первый раз «мама» скажет. Чуть не разревелась даже. А тут мне комендант и говорит: «Между прочим, в яслях есть одно свободное место. Мы перед совхозным начальством походатайствовать можем, чтоб оно именно тебе предоставлено было. А на воскресенье ты своего Вовку домой забирать будешь. Так и не заметишь, как он из пеленок вырастет…»
Света принимается сметывать распашонку.
— Знаешь, — она делает крупные неумелые стежки, — я ведь тех своих детей и не любила вовсе. А к этому вот привязалась. Может, и вправду оставлю.
Она откладывает шитье и подходит к корзинке, в которой безмятежно посапывает Вовка, не ведая, что, возможно, сейчас решается вся его дальнейшая судьба.
Воробьева с самого утра, даже не взявшись за сапку, залегла в посадках, как здесь называют недавно посаженный молодой лесок. Ей опять «невмоготу». Марго, осунувшаяся, бледная, вяло ковыряется в земле. Гулидовой на работе нет, она тоже отправилась в Старый Париж, продала там привезенную матерью кофточку и напилась. Вот что наделала сердобольная родительница!
Понедельник, будь он неладен, всегда считался тяжелым днем. Сегодня, наверное, нормы не вытянуть. Тетя Маруся представляет себе лицо директора и как он торжествующе выговаривает Каляде: «Я же вам говорил, что работать они будут только за колючей проволокой», — и начинает бегать по полю, подгоняя отстающих.