Лычкина так и затряслась от смеха.
— Прощеньица просить? А может, еще в ножки поклониться да ручку поцеловать прикажете? Ну, так знайте наперед — Лычкина плевать хотела на все ваши разговорчики. Понятно? Привет! — и она трясет рукой с татуировкой. Сползший рукав закрывает первую половину надписи, и видна только вторая: «а от друзей я сама избавлюсь».
Громко хлопнув дверью, Лычкина уходит.
— Смотрите, девчата, — напоминает звеньевая, — помните уговор: с Лычкиной ни слова, ни полслова, как договорились. Надо ее раз и навсегда отучить рукам волю давать. Ничего, дойдет до нее. Вот посмотрите — еще как дойдет-то!
Во время обеденного перерыва мы — Марго и я — лежим в некошеной луговой траве. Где-то неподалеку, в лесочке, кукует кукушка. Марго загадывает, сколько ей еще осталось здесь жить, и вздыхает — кукушка, как строгий прокурор, добавила пару лет.
— Рассказала бы ты мне, Галкина, чего-нибудь такое про любовь. — На лице Марго появляется мечтательное выражение. — Люблю слушать всякую ерунду — кто кого обманул, кто кого бросил, кто кому отставку дал или с носом оставил.
— Ерунда, говоришь? А если настоящая любовь?
Марго сплевывает надкушенный стебелек.
— А где она, настоящая-то? О ней только в книжках сочиняют.
— Почему же сочиняют? Она и в жизни встречается. Мне как раз вспоминается одна история…
— Валяй рассказывай, — Марго зевает и устраивается поудобнее, всем своим видом показывая, что такого рода байки наводят на нее скуку и сон.
— Так вот. И имей в виду — это чистая правда. Рассказал мне один официант, — начинаю я после некоторого раздумья.
Марго оживляется: официант — знакомая фигура из того мирка, в котором сама Марго была «королевой».
— Звали его Иваном Александровичем, — продолжаю я. — И вот однажды приметил этот Иван Александрович парочку. Молодые совсем. Ей не больше лет семнадцати. Даже с бантом в косе. И держатся так неуверенно, что сразу видно — в таких-то местах не часто бывают, а может, и вообще в первый раз пришли. Похоже, что растерялись даже в ресторанной сутолоке. Оглядываются кругом, к двери жмутся. А мест свободных, как назло, ни одного нет. Ну, приглянулись они тому Ивану Александровичу, освободил он им свой служебный столик. Обрадовались. Сели. Иван Александрович, как положено, меню подает.
— Эх, я б сейчас котлеты деваляй за милую душу слопала, — размягченно тянет Марго. — Я всегда эти котлеты заказывала. Самые дорогие. Шик модерн. Ну, а она что заказала?
— Вот молодой человек и спрашивает свою девушку: «Какое твое, Анечка, самое любимое блюдо?» Анечка в ответ так озорно засмеялась. «Куропатка, — говорит. — Куропатка с брусничным вареньем. Правда, я сама еще такого блюда не пробовала, но в бабушкиной поваренной книге так это аппетитно описано». Ну, посмеялись они, но все же эту самую куропатку заказали. И бутылку шампанского в придачу. Ивана Александровича к столу приглашают. Иван Александрович отнекивается — в ресторане обслуживающему персоналу не положено с посетителями выпивать. А молодой человек, Юрием его звали, не отстает. «Сегодня, — говорит, — папаша, случай особенный, из ряда вон выходящий. По такому случаю нельзя отказываться. Ведь мы с Анечкой только что из загса. Расписались». Ну, раз такое дело, Иван Александрович не захотел обидеть — чокнулся с молодыми, пожелал счастливых долгих лет в их совместной жизни. И для приличия пригубил шампанское, самую чуточку, конечно. После официант не раз вспоминал ту парочку — очень уж они ему по сердцу пришлись. Вспоминать-то вспоминал, а видеть не видел — не приходили они больше. И вот однажды подходят к нему молодой человек и девушка. Он сначала и не признал их: суета кругом, народу тьма. А молодой человек его за руку тянет: «Иван Александрович! Неужели вы нас забыли? Мы же у вас год назад свадьбу справляли?» Вгляделся попристальнее — да это же Аня с Юрой! Выросли, конечно, возмужали, но вообще-то все такие же! Только посерьезнее.
— Развод праздновать, наверно, пришли, — иронизирует Марго.
— А ты не спеши, — обрываю я. — Рассказали они официанту, как старому знакомому, про свое житье-бытье. «Хорошо, — говорят, — живем, лучше некуда». А жили они, между прочим, в шестиметровой комнатенке. И финансы весьма скромные имели — стипендия у него, стипендия у нее. И одеты были не ахти как. А настроение — отличное. «Чем же угощать-то вас, друзья дорогие?» — спохватился, наконец, Иван Александрович. А Юрий в ответ только смеется: «Да куропаткой, конечно, будь она неладна. Костей в ней, правда, больше, чем мяса, но раз моя жена хочет…» Словом, съели они свою куропатку, распили бутылочку шампанского: юбилей одногодичный — событие торжественное. Распрощались с Иваном Александровичем, как добрые друзья. На прощанье пообещали: «Ждите нас, Иван Александрович, ровно через год в это же число, шестого декабря то есть…»