А тетя Маруся и не думает реагировать на мои тайные знаки, прямо перешагивает порог и только так, для виду спрашивает:
— Не помешаем?
— Конечно, нет, — улыбается парень. — У нас никаких секретов нет. Ну, продолжай, я тебя слушаю.
Марго краснеет.
— Прямо при них?
— А почему бы и нет? — подбадривает ее парень. — Все равно рано или поздно они это услышат.
Марго хрустит пальцами. Розовые пятна бегут по ее лицу. Видно, что она очень волнуется. Интересно, что же такое собирается Марго рассказать своему приятелю?
— А в Москве я котиковое пальто имела, — начинает она несмело, — я котиковое пальто на кокаин променяла. — И уже с надрывом: — Мне осталось жить два лета. А потом отравлюсь кокаином от громадного порошка.
Баба Киля испуганно застывает на месте. Пачка печенья, которую она достала из навесного шкафчика, видимо собираясь попотчевать гостя, с глухим стуком падает у нее из рук на пол.
— Да ты что, девка, в своем уме? — набрасывается на Марго оторопевшая было тетя Маруся. — Рехнулась, не иначе!
Марго не обращает на слова тети Маруси никакого внимания. И начинает отчаянным голосом петь:
— Ох, тоска… даже клопов нету… чистоту соблюдают. Скажи, почему здесь чистоту соблюдают?
Тетя Маруся окончательно выходит из себя.
— Да ты что, девка, вконец ополоумела, что ли? Зачем чистоту соблюдают?
— Зачем? — продолжает Марго. — Зачем мне гигиена? — И начинает кричать так, что из соседней комнаты прибегают девчата. — Зачем мертвецу музыка? Все это ложь. Я знаю с детства. Я в воспитательном доме на голубой кроватке спала, боженьке пупок лизала, на горохе голыми коленками стояла. Меня по четырнадцатому году мадам Аглая бабьей любви обучила. Я ненавижу эти чистенькие подушки с детства. Это ложь! Перековка, переделка, воспитание, газеты… Кого пугают? Тюрьма, значит тюрьма…
Тетя Маруся даже лишилась дара речи, она только крутит головой — жест, означающий: «И с чего это с ней такое приключилось? Ну дошла, окончательно дошла».
Баба Киля так и застыла, как приросшая, даже не подняв драгоценное печенье, которое особенно ценится, потому что оно «покупное».
И только парень доволен.
— Да это же просто здорово! Да ты же настоящая Татьяна Самойлова!
Марго отмахивается.
— Скажешь тоже, — но по всему видно, что она очень горда такой похвалой. — А знаешь, Петя, я ведь когда-то и впрямь мечтала актрисой быть. Да перевернулась моя жизнь вверх тормашками.
— Еще ничего не поздно, — ободряет ее парень. — Теперь, знаешь, из художественной самодеятельности прямо на сцену Большого театра шагают. У кого, конечно, талант имеется.
— Шутишь? — с придыханием вырывается у Марго.
— Какие могут быть шутки? Вполне серьезно.
— Выходит, вы здесь театр разыгрывали? — приходит, наконец, в себя тетя Маруся.
— Именно, — улыбается парень. — Скоро состоится первое представление. «Аристократы» называется. Николай Погодин написал. Очень здорово написал. Мы эту пьесу специально подобрали. Потому как «Аристократы», они тоже вроде вас были. Только вас вот в совхоз, а их на строительство Беломорканала направили.
— Представляю, как те аристократы у воды прохлаждались, — ехидничает Любка Воробьева, которая стоит у раскрытой двери.
— Почему прохлаждались? Они канал построили. Строили и построили.
— В театре чего не выдумают, — машет рукой Воробьева.
— А вот ошибаетесь. На сцене играли то, что в жизни произошло, — и парень с увлечением начинает рассказывать о том, как драматург нашел своих прототипов.
…Вот, собственно, при каких обстоятельствах я впервые увидела секретаря комсомольской организации Петра Богатько.
Уже лежа в кровати, Марго опять начинает шептать. Теперь-то я знаю — это она роль разучивает.
— Знаешь, Галкина, — Марго поворачивается ко мне, — роль эта мне всю душу перевернула. Уж больно мою жизнь напоминает.
— Ну, а дальше что будет? Чем там все кончается? — спрашиваю я, как будто никогда не читала «Аристократов». Просто мне интересно, как ответит на этот вопрос бывшая «королева Марго».
— Дальше? — раздумчиво переспрашивает Люда и замолкает, как будто прислушивается к себе самой. — Дальше ко мне, к Соньке то есть, приходит начальник, вроде нашего Каляды. И подбирает к ней подходящий ключик. И Сонька становится совсем-совсем другой. Только я до этого места еще не дошла. Конец мне трудно дается…