— Где у нас виновница торжества? — весело спрашивает он и бросается пожимать руку вконец смущенной Лизе.
Субъект с усиками быстро подбегает.
— Хотелось бы запечатлеть.
— Запечатляйте, молодой человек, запечатляйте, — не выпуская Лизиной руки, Деревяшко, осклабясь, смотрит в фотообъектив.
Вспыхивает магний. Аппарат щелкает.
— Итак, можно считать, что нас увековечили для потомства. — Деревяшко, наконец, оставляет Лизину руку. — Очень прошу вас, дружище, не забыть прислать мне экземпляров десять газет, когда это появится…
— Непременно, — обещает корреспондент. — Непременно.
Каляда так и сияет.
Все шумно усаживаются за стол. Деревяшко, едва успев усесться, подымается, держа в руках граненый стакан. И, выпятив грудь, обращается к Лизе:
— Мне хотелось бы, многоуважаемая, извините, не знаю, как вас по имени-отчеству…
— Лиза, Лизавета, — подсказывают в несколько голосов сидящие за столом.
— Елизавета Сергеевна, — уточняет комендант, который, наверное, даже если ночью разбудить, так и то без запинки перечислит имена и отчества поселенцев.
— Итак, позвольте мне, уважаемая Лизавета Сергеевна, поздравить вас с днем вашего рождения (от директора так и веет добродушием). Поздравить с днем вашего рождения и пожелать вам… пожелать вам… — Деревяшко ставит стакан и лезет в карман. Достает помятую бумажку, расправляет ее. Подносит к самым глазам. — Ну и почерк у тебя, Григорий, как курица лапой…
Парторг смущенно заглядывает в бумажку, подсказывает: «Пожелать вам наилучших успехов».
— Пожелать вам наилучших успехов, — повторяет Деревяшко. — И снова берет бумажку себе. — Я всегда знал и говорил, — читает он запинаясь, — что дело перевоспитания есть наше общее дело. Что мы не можем стоять в стороне от тех задач, которые на нас возложены. Что мы не собираемся наказывать дважды людей и без того уже наказанных…
Каляда поглядывает на сидящих за столом — ради них и притащили сюда этого Деревяшко. Поселенцы довольны — похоже, что директор сменил гнев на милость.
— Я считаю… — продолжает дальше читать по бумажке Деревяшко и вдруг, как бы вспомнив что-то, оборачивается к обладателю фотоаппарата. — Вы, между прочим, молодой человек, успеваете записывать? Я не слишком быстро говорю?
— Вполне, — наклоняет голову тот. — Я стенографирую особым способом. — И он снова принимается строчить в своем блокноте.
Директор удовлетворенно хмыкает.
— Итак, я считаю, что, — Деревяшко опять углубляется в бумажку, — что я считаю? Да, что научить людей трудиться можно и не из-под палки. У меня все, — и он бросает скомканную, уже больше ненужную бумажку на пол.
Деревяшко поспешно опрокидывает стакан и встает из-за стола.
— Дела неотложные, сами понимаете.
Парторг смущенно уходит следом. И тогда со своего места подымается Каляда. Он волнуется, наш комендант, говорит сбивчиво. Но сколько тепла и искренности в этой его заранее не написанной и не прочтенной с чужого голоса речи!
— Мне хочется от души поздравить вас, Лиза, — говорит он просто. — Ведь сегодняшний день не просто день вашего рождения. Сегодня день вашего второго рождения, Лиза. И с этим днем я и хочу вас поздравить…
— Позвольте и мне сказать, — с места порывисто подымается комендантова жена Галя, та самая, что по приезде так в штыки встретила меня. — Вот, признаюсь откровенно перед всеми, — поначалу я высланных терпеть не могла. Даже говорила своему: «Давай побросаем здесь все и поедем назад на строительство. Что это за дело с дурными девками возиться?» Но я ведь не слепая, вижу: оно, конечно, здесь не так, как на стройке — стену сложил, она и видна, а не сложил, так и место пусто. Здесь, может, того сразу не углядишь, как люди растут. Но это… Очень хорошо, когда они растут, даже лучше, чем когда растут стены…